Панцирь и в самом деле был роскошным, рельефным, с красивым ячеистым орнаментом. Черепаха не подозревала, что на нее готовится охота, видно, плыла издалека и решила передохнуть в необычном светлом месте. Она зависла прямо в центре светового пятна, лениво подрабатывая плавниками.
Валера вслух грезил о панцире:
– Его вычистить, проварить, отмочить в нафталине – такая вещь получится! Такая вещь!
Через пару минут появился запыхавшийся Фиш. В руке он держал устрашающих размеров стальной крючок, привязанный к толстой леске.
– Все по местам! – скомандовал он. – Студент! Рубани кусок кальмара, – он вытащил из ножен свой нож и бросил мне. – Валера, вяжи конец! – Валера кинулся привязывать леску к шлюпочной утке.
Фиш насадил на крюк треть кальмарьей тушки.
– Постой! – засомневался я. – Черепахи едят кальмаров?
– А что они едят? – Фиш на секунду задумался. – Ты прав! Дуй в столовую за хлебом. Неси полбуханки!
Я помчался в столовую. На дежурном столе там обычно оставляли хлеб и масло для ночной вахты. Пришлось позаимствовать несколько кусков.
Фиш скатал их руками в плотный ком, вонзил в ком крючок, так, чтобы не торчало лезвие, трижды поплевал на него. Готово!Он отмотал сколько нужно лески, прицелился и метнул крючок с наживкой за борт. Комок хлеба плюхнулся в воду в двух метрах от черепахи.
– Далеко! – сквозь зубы процедил Валера.
Черепаха отработала плавниками назад и замерла. Потекли драгоценные секунды. Когда хлеб намокнет, комок развалится, и стальной крючок уйдет в глубину.
Однако, диковинный для морской среды хлебный запах сделал свое дело. Черепаха вышла из оцепенения, вытянула шею и шевельнула плавниками. Осторожно приблизилась, помедлила и ткнулась носом в наживку.
– Подсекай! – простонал реф. – Ну же!
Фиш, закусив губы, не отрываясь, следил за черепахой. Она ткнулась еще раз. Ком хлеба медленно начал тонуть. Черепаха потянулась за ним, и тут Фиш резко дернул леску.
– Есть! – заорал он, как сумасшедший. – Есть, мать твою!
Леска рывком натянулась и издала струнный звук.
– Держи ее! – заорал реф и тоже вцепился в леску. – Тащи! Выбирай!
Я тоже заорал за компанию, но взяться за леску было уже несподручно. Поэтому я забегал то с одной, то с другой стороны и кричал:
– Тяни ее!
Черепаха яростно боролась за жизнь, она работала ластами и мотала шеей. Однако крюк впился намертво. Фиш и Валера, в четыре руки перебирая леску, подтянули ее к самому борту.
– Стой! – скомандовал Фиш. – Тяжелая, зараза. Будем вытаскивать, голову ей оторвем. Сеткой бы подцепить. Студент, – крикнул он мне, – бегом за Драконом. Скажи, стрела нужна.Боцман еще не спал. Он с полуслова понял, в чем дело. Мгновенно собрался и выскочил из каюты. По дороге на палубу заглянул в каюту к матросам.
– Василенко! Попян! Быстро наверх! Фиш черепаху поймал! Попян, тащи ремонтную сетку для ловушек. Василенко, со мной – грузовую стрелу выводить. Студент – на мостик. Доложить вахтенному штурману.Я помчался на мостик к Трояку. Тот мирно дремал в полутьме, среди мерцания приборов. На мое сообщение отреагировал на удивление спокойно.
– Черепаха – это хорошо! – сказал он, потягиваясь. – Надо бы кока поднять. Пусть там с филеем разберется. Черепаховый суп – это хорошо, – Трояк зевнул.
Я побежал обратно на палубу.
Там уже выводили за борт стрелу. К крюку был подцеплены связанные вместе два угла большого полотнища сетки, которой обтягивали ловушки. Два других угла с борта держали матросы. Боцман управлял стрелой. Он погрузил край сетки под воду, завел его под бултыхающуюся у самого борта несчастную черепаху и включил лебедку на подъем. Черепаха запуталась в сетке и прекратила сопротивляться, бесформенный ком со стекающими ручьями воды поднялся над волнами, переместился по воздуху через борт и плавно опустился на палубу. К тому времени на палубе прибавилось народу. Вокруг добычи плотным кольцом стояло уже человек десять. Когда черепаху наконец-то освободили от пут, раздался многоголосый вскрик восхищения.
Бурый и местами темно-зеленый панцирь, полтора метра в поперечнике, маслянисто блестел в свете прожектора. Он напоминал диковинный щит старинной работы, с бронзовой инкрустацией и малахитовыми прожилками.
– Панцирь – мой! – громко предупредил Фиш.Реф попытался возразить, он предложил распилить панцирь на несколько частей и честно поделить между всеми участниками операции. Еще кто-то высказался, что неплохо бы кинуть жребий. Споры прекратил боцман.
– Хватит бакланить! – прорычал он. – Решать ее надо скорее.Черепаха истекала кровью. В горле под нижней челюстью зияла рваная рана, оттуда торчало острие крючка. Она спрятала бесполезные ласты под панцирь, но голову спрятать не могла, мешал торчащий крюк. Черепаха лишь открывала и закрывала похожий на птичий клюв рот, откуда доносилось глухое булькающее хрипение.
– Вай ме! Слушай! Он плачет! – раздался голос Попяна.
Я присмотрелся и увидел, как из широко раскрытых от ужаса и страданий больших черных глаз черепахи сочится густая студенистая жидкость. Черепашьи слезы.
– И вправду плачет! – удивленно воскликнул Валера.
