немного прогуляться с ними, проводить. Возражений не последовало. Мы пошли вдоль берега, пытаясь разговаривать. Я спросил, есть ли у них еще братья или сестры. Выяснять пришлось жестами, потому что я не знал, как по-испански «братья» и «сестры». Выходило, что у них было еще два маленьких брата. Я сказал, что у меня есть сестра и племянницы. Очень-очень далеко. Мы поравнялись с вытащенными на берег лодками. Альваро и Хосе остановились. Хосе по-хозяйски легонько пнул ногой борт одной из лодок, словно проверяя его на прочность.
– Мучо пескадо… – составил я корявую испанскую фразу, желая поинтересоваться, много ли они ловят рыбы.
– Си, грасиас, – улыбнулся Хосе. Возможно, он подумал, что я желаю ему хорошего улова. Я переформулировал вопрос, получилось еще корявее:
– Пескадо буэно?
– Си, грасиас, – снова улыбнулся Хосе.
Тогда я решил взять быка за рога:
– Возьмите меня с собой на рыбалку! Я и ты, и твои товарищи на лодке вместе. Компрендо?
Хосе удивленно вскинул брови и покачал головой. Он не понимал.
– Я и ты! – я показал пальцем. – В море! Пескадо!
В черных глазах Хосе промелькнуло замешательство.
– Но песка, – сказал он. – Ноче! – он поднял руки к темному небу.
– Не сейчас! Завтра! Маньяна!
– Маньяна! – наконец-то сообразил Хосе. – ОК!
Маньяна! Какое же прекрасное слово! Маньяна! Маньяна! От радости я обнял Хосе. Он рассмеялся и что-то сказал брату. Они считали меня чудаком. Пусть! Зато завтра я иду в открытое море!
Деда эта новость не обрадовала.
– Какая еще рыбалка! – нахмурился он. – У нас у самих снасти имеются. В свободное от вахты время лови – не хочу.
– Меня не рыбалка интересует, – принялся объяснять я. – Мне нужно измерять температуру поверхностного слоя воды. Это ключевой показатель. На пляже ее никак не измерить, тут прибой, сильное перемешивание.
– Давай будем с кормы воду зачерпывать, ведро подальше забрасывать, – предложил Дед. О методике гидрологических измерений старший механик имел еще более смутные представления, чем я. И слава Богу!
– С кормы не получится, – решительно возразил я. – Мне нужна точность. Полградуса, максимум градус. На траулере с ведром – какая может быть точность! Поймите, мы три месяца с Валерием Николаевичем составляли ряд наблюдений. Именно сейчас, в это время и в этом районе, может произойти повышение температуры. Если я его прозеваю – вся работа насмарку! Рыбаки – идеальный вариант, их лодки маленькие, деревянные, никаких искажений не будет.
– В том-то и дело, что маленькие и деревянные, – не поддавался Дед. – А ходят они на большую рыбу, на тунца, на марлина. Ты тунцеловы настоящие видел? Катера, вертолеты. А у этих – леска и дубинки. Каменный век! Как они еще не перетопли все!
Это был сильный аргумент. Для меня самого было загадкой, как местным удавалось ловить большую рыбу. На промысле мы пересеклись накоротке с японским тунцеловом. У японцев и в самом деле был на борту вертолетик с круглой стеклянной кабиной, с помощью которого они находили косяки, плюс пара быстроходных катеров для троллинга и заводки сетей. Ловля большой рыбы по-японски напоминала военно-морскую операцию, и дело у них шло очень бойко. Наши штурмана по УКВ-радиостанции договорились с японцами поменять немного лангустов на огромную рыбу-меч, вкусное мясо которой мы ели потом целую неделю.
Но даже напоминание о прелести мяса большой рыбы не сломило Деда.
– Опасно! – отрезал он.
Пришлось идти ва-банк.
– Опасно?! Опасно будет, если мы прозеваем скачок температуры.
Я кратко изложил ему механизм Эль-Ниньо. Так, как сам себе это представлял: прекращение апвеллинга, повышение температуры и дальше погодная свистопляска на всю планету. Начнется все отсюда, поэтому лучше нам держать руку на пульсе, иначе не поздоровится.
Дед почесал бороду. Валерий Николаевич или любой другой ученый на его месте, наверное, рассмеялся бы мне в лицо. А старший механик подумал немного и сказал:
– Ладно, иди. Только жилет надень.
Жилет я послушно надел, хотя душевного спокойствия у меня от этого не прибавилось. По-настоящему беспокоила меня вовсе не возможность утонуть, я боялся оконфузиться в глазах рыбаков из-за морской болезни. Мой организм устроен таким образом, что даже короткое время, проведенное на берегу, сводит на нет все «прикачивание', которое достигалось неделями мучений в рейсе. После трехдневной стоянки в Панаме по пути на промысел мой вестибулярный аппарат умудрился растерять атлантическую закалку, и первые дни в Тихом океане, которые оказались совсем не тихими, дались мне довольно тяжело. А теперь, после двухнедельного сидения на берегу, и вовсе ничего хорошего ждать не приходилось.
Однако все волнения были совершенно напрасными. Выяснилось, что морская болезнь прекрасно лечится испугом. Или даже ужасом – по-другому и не назвать то, что испытал я, едва мы с Хосе и еще тремя деревенскими парнями разбежались по мелководью и запрыгнули в лодку. На первой же прибойной волне лодка резко взлетела вверх и зависла на ее гребне против всяких законов физики. Внутренности мои сковал жесточайший спазм, и для деликатных глупостей вроде морской болезни там просто не осталось места. Лодка ухнула вниз, но не прямо, а по дуге, с сильным креном. Я распластался на узкой скамейке, вцепился в нее ногтями, мне показалось, что расступившаяся волна уже сомкнулась над нами, и даже мелькнула
