Я много раз представлял себе, как это будет у нас с Анной. Рисовалось что-то непременно грандиозное, как само Эль-Ниньо и даже больше. Вспучившиеся бездны, закрутившиеся в тугую спираль циклоны, дрожащие от напряжения тектонические плиты, тайфуны, ураганы, неохватные торнадо от земли до неба. А вышло все суетливо и быстро – гораздо быстрее, чем нужно, скомканно и конфузливо, так что я и сам не понял, как и что случилось.
Анна засмеялась, но не обидно. Она поцеловала меня, провела ладонью по лбу и сказала:
«Расслабься, не надо волноваться, ты мой хороший!».
А я не мог расслабиться. И волновался, честно говоря, я вовсе не из-за своей донжуанской неудачи. Из головы у меня не выходил проклятый сель. Я попросил Анну подробнее рассказать, что сказал про сель Либетрау. Анна снова рассмеялась: ох уж эти ученые, ни о чем, кроме своей науки, думать не могут! Но все-таки рассказала. О том, как Либетрау и его индейскую возлюбленную с позором изгнали из Деревни, о том, как они два дня скитались по джунглям под проливным дождем, а потом, буквально на их глазах, сошедший с гор сель стер деревню с лица земли вместе со всеми жителями. После это все окрестные индейцы стали считать Либетрау мстительным божеством, некоторые готовы были молиться на него и захотели поселиться рядом с ним, так и возникла новая Деревня, которая существует до сих пор.
– А почему тебя так это заинтересовало? – спросила Анна.
Прежде, чем я успел ответить, со стороны Пляжа раздался странный звук. В первое мгновение мне показалось, что это был звук мотора катера Камачо, но только гораздо мощнее.
– Это «Эклиптика»! – осенило меня. – Дед запустил двигатель «Эклиптики»!
Мы побежали вниз. На Пляже у разоренного праздничного стола мы застали возбужденную толпу деревенских жителей, окруживших Манкевича и Ивана. Манкевич выглядел явно обескураженно, а Иван торжествующе хохотал. Заметив меня, он кинулся навстречу.
– Завелась, зараза, так ее растак! – орал он. – Сейчас мы им покажем!
– Что происходит? – не понял я.
Иван орал, как сумасшедший, он был пьян и не хотел ничего соображать.
Пришлось тряхануть его хорошенько.
– Вот он, вот этот! – Иван указал пальцем на Манкевича, – он сказал, что нам слабо будет снять траулер с камней. Нам! Слабо! Нааам! – Иван с трудом удержался на ногах. – А Дед сказал, что неслабо. Сейчас снимем. Элементарно!
– Дед напился! – догадался я.
– Неееет, – замотал головой Иван и повис на моих руках.
В это мгновение «Эклиптика» дернулась всем корпусом, раздался скрежет, и траулер начал заваливаться на бок. Куски самодельного понтона начали разлетаться в разные стороны, выдавливаемые из воды гигантской массой траулера. Индейцы завопили от ужаса и в страхе попадали на песок. Из трубы траулера вырвался клуб черного дыма, двигатель взревел и заглох. Скрежет прекратился. Траулер, окутанный дымом, застыл в том самом положении, в котором он находился до начала строительства понтона.
– Пожар! – заорал мгновенно протрезвевший Иван. – Дед! Надо его вытаскивать!
Мы кинулись в воду, по остаткам понтона вскарабкались на борт. Из распахнутой двери машинного отделения валил дым, и сильно воняло соляркой.
– Дед! – заорал Иван в дверь. – Дед!
Он рванулся, чтобы спуститься вниз.
– Куда ты? Задохнешься! – я едва успел удержать его.
– Дееед!!! – взвыл Иван.
– Здесь я, – раздался едва слышный голос сверху. Черный от солярки и копоти старший механик висел, уцепившись, как обезьяна, за скобу надстройки.
На следующее утро пошел дождь. Он уже много дней поливал окрестные горы и вот, наконец, спустился к нам. Из-за дождя первый день нового 1992 года выдался безрадостным. Болела голова, брюзжал Иван, страдающий после вчерашнего, даже океан шумел раздраженно, прибой обрушивался на прибережные камни с глухим стоном.
К девяти часам, как обычно, на Пляже появилась группа наших деревенских помощников. Они столпились у завалившейся набок «Эклиптики», тихо переговаривались друг с другом и ждали, когда появится Дед. Старший механик, ночевавший на траулере, все не появлялся.
Иван высунул голову из палатки и крикнул:
– Эй, амигос! Но трабахо. Выходной! Завтра приходите! Маньяна!
«Амигос» замялись, и уходить не торопились. – Выходной, говорю! – выкрикнул Иван. – Сиеста! Чао! До завтра!
Помощники побрели восвояси.
Шутов снова принялся стонать. – Все на мне! – произнес он, сжимая больную голову. – По-испански говори, работниками командуй, еще и обед готовь.
– А почему Дед-то не появляется? – удивился я.
– Известно почему! Стыдно за вчерашнее. Слаб человек, ох, слаб! – горько посетовал Иван и зарылся в одеяла.
Я слушал стук капель дождя по брезенту палатки и пытался представить, что с нами будет дальше. Вроде бы все было очень плохо, а на душе было легко. Я вдруг понял, что совсем не хочу уплывать с Пляжа, во всяком случае, не в ближайшее время. Здесь Анна, здесь Хосе, здесь Эль-Ниньо. Так что это даже хорошо, что Дед уронил «Эклиптику» и наше отбытие откладывается на очень неопределенный срок. Это,
