Я подхватил:
Понимаете, почему люди смеются? Песня рассмешила нас до такой степени, что наше хихиканье в конце концов разбудило Скипа, который вскинулся, точно оживший мертвец, вытянув тощую индюшачью шею и выпучив глаза. Эти его глаза не давали мне покоя. Почему так тяжело было в них смотреть?
— Там было что-то желтое, — сказал он.
— Что?
— Смотрите. — Дэн разложил перед нами то, что осталось от наших запасов: крысе и то хватило бы не больше чем на день.
— Желтое…
— Смотри.
— …как глаз.
— Смотрите, — показал Дэн, — вот он.
Этого хватило, чтобы мы с Дэном снова захохотали, как два дурачка, но Скипа это только взбесило.
— Выкиньте его за борт! — заорал он. — С меня довольно! — С этими словами Скип попытался встать, но тут же потерял равновесие и упал, колотя бессильными кулачками о борт, — с костяшек пальцев у него была содрана кожа, и на досках оставались следы крови. — Не могу больше! Черт бы это все побрал! Не могу! — И продолжал колотить, изрыгая проклятия.
— Чего ты хочешь? — Дэн положил руку ему на плечо. — Борт пробить?
— Да уж лучше так! — Скип с трудом встал на колени. Лоб и щеки у него пылали.
— Что там было желтое? — спросил я.
Скип перевел на меня тяжелый, как мешок с песком, взгляд:
— Я знаю, о чем вы думаете.
— А вот и не знаешь.
— Я все знаю. — Глаза его внезапно поменяли выражение: теперь в них читалась не ярость, но ужас. Из их глубины на меня смотрел уже не Скип, а кто-то другой.
— Вы хотите, чтобы я умер, — сказал он.
— Я не хочу.
— Сядь. — Дэн дернул его за рубашку.
— Убить меня хочешь.
— Не хочу.
Я вовсе не хотел его убивать. Вот физиономию бы ему разбил с удовольствием, за то, что заставил меня вспомнить, как я убил Тима.
Я убил Тима.
Звучит, наверное, глупо, но я только тогда это понял. Словно упал с огромной высоты.
— Я убил Тима, — произнес я, и меня затошнило.
— Неправда! — Дэн попытался сесть, но не смог.
Я завыл. Изо рта у меня, помимо моей собственной воли, извилистой лентой полилось бессвязное мычание. Я запихал в рот кулаки, чтобы остановить его. Это был не я, но нечто рвущееся на свободу из самого моего нутра. Сдержать это существо я не мог. И пока оно вылезало наружу, исчезая в плеске волн, что-то невидимое оказалось с нами в одной лодке. Я попытался спрятаться у Дэна за спиной. Но разве можно победить слепой, убийственный, сводящий внутренности страх.
— Оставьте меня в покое, — всхлипывал Скип.
Дэн с трудом выпрямился, дикий и ужасный, весь в лохмотьях, похожий на старого пирата.
— Идите ко мне, — позвал он нас обоих.
Мы втроем сгрудились на носу.
— Не думай, — посоветовал мне Дэн.
Липкая хватка со страхом. Я, словно муха, пытался вытащить из клейкого сиропа тонкие ниточки- ноги.
— Сделай так, чтобы это ушло, — попросил я.
— Не думай.
Я поднял глаза и увидел мокрое от слез лицо Дэна. Или это пошел дождь, родная английская морось?
— Я убил Тима. — Мне казалось важным признать это как абсолютную истину, необратимый факт, который вселенная должна была вобрать в себя. Дэн закрыл глаза, из них полилась вода. Не знаю, плакал он или смеялся.
— У тебя впереди долгая жизнь, Джаф, — сказал он, — не трать ее на это.
— Пошли нам корабль! — воскликнул Скип, и его голос отдался у меня в ухе пронзительным криком чайки.
Какая разница? Я все равно убил Тима. И во веки веков, аминь, я убил Тима.
Вой превратился в дурацкий детский плач — так капризничают маленькие дети, когда хотят, чтобы им вытерли нос и взяли их на руки. Клубы серого и черного дыма завертелись у меня перед глазами. Я шел непонятно куда, в какое-то место далекое и затерянное, как скала, в другом мире, не помня уже, как попал туда, не помня даже своего имени, забыв все на свете. Помнил я лишь одно: меня неуловимо, но настойчиво подталкивали вверх, к некой плоскости, расположенной высоко-высоко. Когда же я наконец забрался туда и разум мой прояснился, я увидел, что Дэн беззвучно молится, двигая губами, опершись на борт, и просит Бога позаботиться об Элис и детях. Скип лежал ничком, закрыв голову руками. А еще в лодке были крошки от сухарей, теплая вода в кружке, на самом донышке, и пистолет; невидимый страх исчез.
— Давайте съедим, что осталось, — предложил я.
Так мы и поступили: разделили на троих крошки и допили воду, передавая кружку друг другу и подолгу держа во рту последние капли. На уничтожение последних запасов ушло полчаса. Вот как надолго нам удалось их растянуть. После трапезы мы задумчиво сидели и молчали, точно три старика у камина после обильного ужина. Серебряные прутья дождя шептались и переливались, пронизывая морскую гладь. Красота эта действовала на нас умиротворяюще. Скип лег обратно и сказал, что больше не встанет. Нет смысла. Он улыбнулся, закрыл глаза и закинул руки за голову, сообщив нам, что собирается спать, но тут же встал. Опять лег, снова встал, лег, встал, выкатывая свои жуткие глаза, лег, встал, как блохастый пес, вскочил на нос с воплями, будто видит корабль, корабль, и тут же, о господи, утробный хохот, черт, вот же, там, глаза, на каждом рангоуте, кровавые глаза, и все они таращатся на нас. «Вы хотите, чтобы я умер!» — кричал он, обращаясь непонятно к кому — то ли к нам, то ли к великому морскому богу, то ли к демону, понятия не имею; что бы это ни было, но оно, похоже, поразило его одним ударом, ибо он вдруг крутанулся, рухнул, схватился за голову и завопил во всю глотку.
Мы схватили Скипа и попытались удержать его, чтобы не бился слишком сильно. Он кричал без остановки, плечи и руки дергались в конвульсиях, в уголках рта выступила пена.
— Не надо так волноваться, — успокаивал его Дэн, — не о чем.
Скип немного притих, и мы уложили его, подоткнув под голову кучу тряпья.
— Вот видишь, все хорошо, — говорили мы.
