–?Жаль?! — Тарасу показалось, что он ослышался. — Ты… это сказала?
–?Не обращай внимания, — повернулась к нему наконец Катя. — Прости.
–?Это ты меня прости, — поднялся с земли Тарас.
–?Но это ж не ты был, — улыбнулась Катя.
–?Не я. Это то же самое, что у Гали. Я так думаю. Почти уверен. Ты проверить можешь?
–?Давай посмотрю.
Катерина приблизилась к Тарасу вплотную. Настолько близко, хоть и не касаясь его, что он почувствовал тепло ее тела. А также — вспыхнувшее желание. Но уже не понять — «наведенное» или вполне естественное. Возможно, и то и другое. Голова продолжала болеть. Но Тарас держал перед глазами, словно икону, Галин образ, и ему удавалось смирять рвущиеся наружу инстинкты. Или приказы неведомого «властителя». Тарасу не хотелось в этом разбираться.
Катя опустила к его голове ладони. Медленно поводила ими, зажмурив глаза. Одной ладонью накрыла затылок, едва касаясь волос. Повела ее вниз, к основанию черепа, задержала в районе шеи, опустила вдоль позвоночника до лопаток. Где находятся Катины руки, Тарас ощущал буквально кожей. Казалось, от них исходит некое излучение, какое-то особенное тепло, проникающее вглубь. И даже не в тело, а еще глубже, куда простому смертному хода нет.
Он потерял счет времени, но по его ощущениям прошло не меньше десяти минут, как резко вдруг перестала болеть голова, а еще через мгновение Катя сказала усталым голосом:
–?Всё.
27
В Галиной голове царил хаос. Там, приближаясь, кувыркалась земля и, удаляясь, вращалось небо. А еще — кто-то выл. На одной стремительно нарастающей ноте, столь неестественно и жутко, что лишь смерть казалась спасением от этого пронзительного воя.
Но смерти не было. Была темнота. Оборвался вой, но его место тут же заполнилось болью. Она была везде и во всем. Она была всем. Она была сильнее всего. Вся темнота и внутри, и вокруг нее как раз и была этой болью. Но если свет еще бы мог оказаться сильнее тьмы, то ничего не могло стать сильнее боли.
Потом темноту-боль, не смешиваясь с ней, наполнили звуки. Они походили на музыку, но только невообразимо чуждую, которая несла с собой не успокоение, а обещание гибели и ужасала не этим роковым обещанием, а именно своей непонятностью.
Затем в темноте появились столь же темные дыры. Казалось, их невозможно увидеть, но Галя видела. Потому что это были не просто дыры, а глаза. Немигающие, пустые, бездонные. Нечеловеческие. Они смотрели сквозь Галю в бесконечность и в вечность. И под воздействием этого невидящего, пустого взгляда она стала медленно таять, превращаясь в ничто и во всё. Но даже у вечности оказался край. И Галя сорвалась вдруг с этого края и вернулась.
На нее опять смотрели глаза. Но это были живые, человеческие глаза зеленовато-рыжего цвета с янтарными, словно осколочки солнца, крапинками внутри. Глаза излучали тепло и покой. От их мягкого взгляда и Галино тело, бывшее недавно чужим, стало вдруг снова своим, тоже теплым и мягким. Неудержимо захотелось спать. Она не стала противиться желанию, да, наверное, и не смогла бы.
А заснув, она снова увидела глаза. Огромные, синие, как вечернее небо, глаза Кости.
–?Мамочка, — послышался родной голосок. — Когда ты приедешь? Я соскучился.
–?Скоро, котеночек! Скоро, мое славное солнышко, — ответила Галя. И проснулась.
Она лежала на высокой кровати. Над ней был деревянный потолок. По-настоящему деревянный, не какие-то обои «под дерево», сразу видно. Галя повернула голову. Первое, что бросилось в глаза, — печь. Большая, побеленная русская печь.
Но удивлялась Галя недолго. Память вернулась и расставила все по местам. Они ехали с Тарасом в деревню. Получается, что доехали. И сейчас… Где же она сейчас? Видимо, в доме Тарасовой бабушки. Не у колдуна же! Да и не похоже, чтобы в таком месте — чистом, светлом, пахнущем свежим хлебом, травами, чем-то еще незнакомым, но удивительно уютным — жили плохие люди.
Только вот где они, эти люди? И где сам Тарас?
Галя свесила ноги с кровати и спрыгнула на пол. Пол был тоже деревянный — из некрашеных досок. По нему оказалось неожиданно приятно ступать босиком. Не найдя в комнате своих кроссовок, Галя так и вышла босая сначала в прохладные сени, а потом на крыльцо.
Слева тянулась деревенская улица. Справа она продолжалась грунтовой дорогой и поворачивала в сосновый бор.
Галя посмотрела вперед. Деревня расположилась на возвышенности, а ниже раскинулся обширный луг, травяную равнину которого разбавляли пушистые шапки кустарника. За лугом извивалась река, а уже за ней начинался лес, который казался отсюда безграничным — синеватый у самого горизонта, он держал на себе край синего неба.
От такого простора, не виданного, наверное, с далекого детства, у Гали закружилась голова. Она села на теплые доски крыльца. Когда невольный восторг схлынул, появились и менее радужные мысли. Первой была прежняя — где же Тарас? А потом Галя попыталась вспомнить, что же с ней случилось? Они ехали в автобусе, ей захотелось спать. Вот и уснула. И снились какие-то ужасы: боль, темнота, страшные нечеловеческие глаза. Впрочем, и человеческие тоже. Самое приятное, что могло присниться, — глазенки Костика. Галя улыбнулась, но тут же согнала улыбку с лица. Ну хорошо, она заснула. И что же, спала так крепко, что не смогла проснуться, когда они доехали до места? «Может, ты еще хочешь сказать, — обратилась она к себе мысленно, — что такую лошадь несчастный Тарасик смог дотащить из автобуса до дома на руках?»
Галя представила эту картину, и ей вновь стало весело. Но опять ненадолго. Все-таки отсутствие Тараса напрягало. Равно как и то, что пробел в памяти заполнить не получалось. Зато, пробежав взглядом по крыльцу, Галя обнаружила среди стоявших там сбитых туфель и резиновых сапог свои кроссовки. Желтые носочки, аккуратно свернутые, лежали внутри.
Галя обулась и почувствовала себя чуть уверенней. Прошлась по двору, поросшему мягкой, слегка пружинящей травкой, выглянула за калитку. И сразу увидела идущих от соснового бора Тараса и незнакомую молодую женщину. Женщина была красивая. Очень красивая! У Гали вдруг перехватило дыхание и тревожно заныло сердце. Она во все глаза разглядывала приближающуюся парочку, а те, не замечая пока ее, непринужденно беседовали. Тарас говорил, слегка жестикулируя, и на лице его не отражалось каких-то особенных чувств. А вот черноволосая красавица поглядывала на собеседника совсем по-другому. Так, во всяком случае, показалось Гале, и глупое сердце вновь защемило.
Когда Тарас с незнакомкой подошли достаточно близко, Галя осторожно прикрыла калитку и быстро вернулась на крыльцо. Снова села и сделала вид, что любуется цветами, посаженными возле дома.
Скрипнула калитка. Вошедшие не сразу заметили Галю, продолжая вполголоса беседовать. Первой спохватилась черноволосая девушка — споткнулась на полуслове и остановилась, огладив ладонями подол платья. Только сейчас Галя заметила, что он был почти оторван. По контрасту с ослепительной внешностью его владелицы рваное платье смотрелось нелепо. Девушка прочла это, видимо, в Галином взгляде, вымолвила: «Извините» и быстро скрылась в доме.
Тарас немного растерялся, но все-таки искренней радости в его взгляде было несомненно больше.
–?Как ты себя чувствуешь? — спросил он и протянул руку, будто собрался то ли погладить ей волосы, то ли пощупать лоб. Но тут же отдернул, даже убрал за спину.
–?Я? Хорошо. Выспалась. — Галя демонстративно потянулась. — А ты время, смотрю, зря не теряешь. Платья на девушках рвешь. — Последняя фраза вырвалась у Гали неожиданно, и она, беспощадно ругая себя, собралась уже было извиниться, как вдруг Тарас покраснел так, что она, чувствуя, как ухнуло вниз сердце, поняла: попала в точку…
–?Да я… да ты… — замямлил Тарас, отводя в сторону глаза. — Не так ты все поняла!..
