Хольмстрём поднялся с кресла, обошёл письменный стол и дружески хлопнул Виктора по спине.
— Вы опять оказали нам колоссальную услугу, Кунцельманн, и хочу, чтобы вы знали, как мы вам благодарны. Не откажетесь ли отобедать со мной?
В феврале того же года Виктору удалось продать подделку Керстинга хорошо известному коллекционеру в Осло — портрет Каспара Давида Фридриха за работой. Два варианта портрета хранились в Национальной галерее Восточного Берлина, но Виктор поставил на своём изделии более раннюю дату, поскольку картина должна была представлять нечто вроде ещё более ранней, незаконченной версии портрета. Покупатель без малейших колебаний перевёл деньги на счёт братьев Броннен в Западном Берлине… Виктор задержался в Осло ещё несколько дней, посетил — исключительно для собственного удовольствия — Национальную галерею, изучая живопись Мунка. Ему предстояло ещё прочитать лекцию в университете — Рюландер разрекламировал приезд в Норвегию выдающегося специалиста по разоблачению подделок. Виктор провёл семинар — как обнаруживать новодел на старых холстах. Увидев, что собралось не меньше тридцати учёных и студентов, он немного занервничал, пока не осознал, что они смотрят на него едва ли не как на главный мировой авторитет в этой области. Руководство факультета устроило в его честь обед. В окружении честных, искренне восхищённых его познаниями людей, он вдруг почувствовал нечто вроде отвращения к самому себе… Но он справился с этой слабостью, обратил её в бегство, выкинул из сознания — точно так же, как он поступал со всеми своими эмоциями, насколько мог себя помнить…
Весной они с Георгом встретились в Копенгагене. В отеле в Нюхавне они переделали несколько подлинных квитанций, выписанных известным австрийским коллекционером, незадолго до этого закончившим своё земное существование. Небольшие изменения в тексте, пара новых печатей — и квитанции уже относятся к поддельному Рунге и не менее поддельному фон Родену, которых они впарили Карлсбергскому собранию. Потом вместе поехали в Стокгольм — надо было работать над следующей партией скандинавского барокко для Германии.
Дела шли сверх всяких ожиданий. На выставке в Голландии они продали ещё одного «вновь открытого» Эренштраля и одно из полотен, написанных Виктором в охватившей его после ухода Фабиана Ульссона творческой лихорадке. Всё катилось как по рельсам: когда мяч уже в игре, никому не приходит в голову рассматривать, как он сшит. Никто не мог даже предположить, что Виктор Кунцельманн и Густав Броннен — одно и то же лицо. Никто не удивлялся, что их фирма вынырнула на рынке, словно чёрт из табакерки, — наоборот, их репутация, как в высшей степени порядочных и знающих продавцов картин, росла с каждой новой сделкой.
Осенью они поехали в Финляндию — присмотреть возможных заказчиков. Стокгольм был слишком близко, поэтому Виктор предпочёл выступать в своей немецкой ипостаси. Как они быстро сообразили, слава братьев Броннен бежала впереди них. В Турку некий торговец картинами по имени Бойе тут же поставил на комиссию один из пейзажей, подписанный Хакертом. К удивлению Виктора, Георг уже изъяснялся на неуверенном, но грамматически правильном шведском — за проведённое в Стокгольме лето он овладел языком на удивление быстро.
Картина была продана через неделю и принесла им очень неплохой барыш.
Из Хельсинки они полетели в Берлин, и Виктор тут же заперся в мастерской — надо было закончить полуготовые полотна для Скандинавии…
— Кто бы мог подумать! — сказал Георг, придя из банка. — Мы за этот год получили прибыль в триста тысяч марок.
— Я хочу, чтобы мы отчисляли какой-то процент в пользу нуждающихся художников, — сказал Виктор, не отрываясь от палитры.
— Ты что, не в себе?
— Возьми из моей доли, если не хочешь участвовать. Половину.
— Зачем всё это?
— Должно же быть хоть какое-то оправдание. Мы же паразитируем на стараниях и муках других художников. Думай, что хочешь, Георг, но у меня есть совесть. Уродливая, конечно, но всё же есть.
— Мы не паразитируем, а живём на то, что богатые люди нам платят. Промышленные магнаты и юные бездельники, которые не знают, что им делать со своими миллионами. Вместо того чтобы сделать что-то для людей, они предпочитают пускать друг другу пыль в глаза старинными буржуазными картинками.
— Значит, это и есть наше призвание?
— Эренштраль умер четыреста лет назад. Керстинг, Рунге, Менцель — все лежат в могиле. Мы говорим о корме для червей, Виктор. Они мертвы.
— Мёртвых художников не бывает. Забытые — да, встречаются. А мы эксплуатируем веру людей, что в мире существует настоящее искусство.
— Виктор, не забывай: мы жулики. Уголовники. Кто ожидает, что уголовники начнут заниматься благотворительностью?
— Передай мне вон тот тюбик, пожалуйста… И ответь на вопрос: что бы с нами было, если бы не существовали настоящие художники, которых можно фальсифицировать?
Георг с любопытством склонился над полотном.
— Ты выиграл, — сказал он, — скажу, как только что-нибудь придумаю… Кстати, надо что-то сделать с водой на заднем плане.
Вышло по Виктору. Бухгалтер братьев Броннен получил задание переводить значительную часть доходов фирмы в основанный ими фонд, а затем, с одобрения налоговой инспекции, направлять деньги в художественные союзы Германии и Скандинавии для помощи нуждающимся художникам.
* * *
Во второй половине пятидесятых годов в мире искусства произошло несколько событий, побудивших Георга и Виктора к большей осторожности. Был осуждён некий ловкач по имени Лотар Мальскат: он продавал коллекционерам подделки Барлаха, Шагала, Руссо и Утрилло. Мало этого, ему вздумалось в церкви Святой Марии в Любеке, куда его пригласили для реставрации, написать свои собственные средневековые фрески. Искусствоведы с большим трудом напали на след невероятно нахального фальсификатора и ещё с большим трудом признались, что их надули. Интерес полиции привлёк и торговец фруктами из Гамбурга Руди Конвенц, который много лет втюхивал доверчивым любителям написанных им самим Тициана и Коринта. Его задержали, но отпустили за недостатком улик — история, которая повторится с ним же много лет спустя, но тогда он уже предстанет перед судом… В Норвегии объявился фальсификатор Мунка — плотник по имени Каспер Касперсе, когда-то он работал у художника в ателье. Мы теперь знаем его имя, но тогда, в конце пятидесятых, все терялись в догадках, хотя петля понемногу затягивалась… Виктор и Георг смотрели на этих мошенников как на любителей, второразрядных пачкунов, даже рядом не стоящих с ними или со всем теперь известным Ван Мегереном. Но причины для беспокойства у них были: люди стали нервничать, возобладала осторожность, аукционы и коллекционеры начали изучать провинанс картин куда более внимательно, особенно с большой насторожённостью относились к вновь обнаруженным работам.
Прежде чем продать очередную картину, они решили выждать, и выжидали довольно долго. Виктор продолжал работать у себя в мастерской. Заказы шли в Пеликаний переулок нескончаемым потоком. Он много ездил, продолжал методично расширять круг знакомств. По просьбе доктора Рюландера помогал разрабатывать новые методы спектрального анализа для обнаружения подделок. Он регулярно наведывался в Берлин. Временное потепление немецко-немецких отношений облегчило получение так
