сторону рощи. Так получилось, что, не говоря друг другу ни слова, все приехавшие гуськом пошли к березкам. А оттуда, будто приветствуя такое решение, вдруг свистнул протяжно соловей, потом щелкнул и замолчал. А в подсолнечном массиве закричала перепелка: «Пить-кавав, пить-кавав!»
— Егорка, Павлик, пошли, оденемся и сходим тоже к могилкам, — сказал Петр.
— Может, взять это..., ну, помянуть чтобы.
— Да нет, пойдем пока так, могилки-то там не убраны. Мамка скажет...
Но «мамка» ничего не сказала, она, молча, постояла у плиты, перекрестилась, вырвала самый большой бурьян, окружавший надгробие, и положила возле ограды. Силин постоял, постоял и отошел в сторону. Девочки-близнецы вначале прочитали надпись на ограде, потом на плите и стали рядом с Оксаной и Андреем. Со стороны времянки, уже одетые, шли близнецы-братья, Андрей и, пока никому незнакомая, Светлана.
А на востоке горело зарево, да такое сочное и красно-бордовое, что почти все приехавшие это заметили, а Сергей, доселе молчавший, сказал:
Никогда такого не видел, еще солнца нет, а небо все полыхает такими красками, будто вот-вот вспыхнет.
— Да, тут все не так, тут все по-другому, ведь эта земля святая, и слезами, и потом, и кровью политая, и ни чьими-нибудь, а человеческими, так нам мамка говорила, а она уж точно знает, — в тон ему ответила малая Оксана.
Может, и она сама станет тут другой, не двоякой: тут такая, а там этакая, — может, объединятся на этой святой земле душа ее и тело, и станет она просто Оксаной, ведь тут кривить душой не принято, здесь все видно, как на ладони.
Братья подошли к могилке и стали рядом с матерью. Оксана, будто поняв что-то, потихоньку подошла к ним. Так и стояли все: Оксана-мать, три сына и Оксана-дочь, внутри ограды, а все остальные с внешней ее стороны. Постояли так несколько минут. Оксана Ивановна еще раз перекрестилась и еле слышно сказала:
— Да хранит Господь ваши души. — Первой вышла, за ней последовали братья и Оксана.
— Теперь пойдемте домой.
Приехавшие и живущие тут люди уже все вместе, толпой, пошли к строениям, возле которых, с тыльной стороны, стояли два трактора, комбайн и грузовик, на улице — иномарка, а рядом с ней, с большой хворостиной, Клавдия Ивановна. Метрах в ста, так и стояли с прицепами две машины, вокруг которых паслись овцы и коровы.
Из-за горизонта выползало солнце. Начинался день, хотя для большинства сельских людей он уже давно начался. Над домиком-времянкой, палаткой, загонами, курятниками закружилось несколько голубей, среди них были два или три белых, серые и один почти черный.
— Братики, а голубей я не видел, откуда они, где живут? — спросил Егор.
— Они уже не впервой сюда прилетают, даже не знаем, откуда, видать, место понравилось.
— Голуби — это к известию, это к радости, — сказала Нина. Только Егор с Варварой, дети Силиных, все так же не вступали в общий разговор.
А по большаку неслись автомобили, отдаленный гул их не прекращался.
Иван прилетел из Японии утром, взял такси и через час открывал свою квартиру. Настроение было преотличное! Еще бы! Теперь все будет в порядке! Он вез хорошие вести не только для своего предприятия, но и для всей семьи. Наконец-то встретил такую девушку, на которой сможет жениться! Надо же, такое создание: и ум, и красота — все присутствует! О таком можно было только мечтать!
Дома никого не было. Зашел на кухню. Сразу две записки. «Когда же какая писалась? Ни на одной нет даты, — подумал, почему больница? Куда девался Виктор? Вот тебе и новости!» С трудом нашел Настю. «Постельный режим, ходить может только при сильной необходимости. Сотрясение мозга второй степени», — записано в приемном отделении.
В палату не пускали — неприемное время. Настя появилась в больничном коридоре.
— Только недолго, меня очень контролируют, — сказала.
— Что случилось, Настя? Коротко, и самое главное.
— Витя, Виктор, — сквозь слезы начала девушка.
— Только без слез, я этого не терплю.
— Виктор сжег дом на Чулыме!
— Как сжег? Зачем?
— Проиграл в карты, сначала меня, потом ему заменили на дом.
— Как это — тебя? Что ты говоришь? Как это можно, человека — в карты, притом, родную сестру! Ты думай, что говоришь!
— Я уже столько думала-передумала, что самой тошно стало, лучше бы меня убили. Теперь этот Гущин, все равно, от меня не отцепится.
— Это Иван? Такой рыжий? Так мы же с ним в одной школе учились. Он в девятом классе в колонию угодил, потом еще сидел. И что он от тебя хочет?
— Говорит, что нравлюсь ему.
— Тебе говорил?
— Нет, записки писал и передавал.
— Записки эти где?
— Я их рвала, а зачем они?
— Дура, извини пожалуйста, записки — это ведь улики. Сюда, в больницу, писал?
— Да, писал, даже дважды.
— Какого содержания?
— «Нужна встреча, от нее зависит судьба, твоя и Виктора», — примерно такие.
— Кто знает про дом?
— Теперь я и ты, да те подонки, что заставили Витю сделать это.
— Ладно, ты пока никому, ничего... Я подумаю, как выйти из этой ситуации. Выздоравливай, теперь буду приходить часто.
— Я боюсь, Ваня, они меня могут убить.
— Теперь нет, но ты их все, же остерегайся. Я буду действовать тоже осторожно.
Настя ушла, а Иван вышел и решил идти домой пешком, было недалеко, да и обдумать все надо. «Как же мне его достать? Если заявить в милицию, можно все испортить. А если взять на понт?!» Кто-то негромко окликнул задумавшегося Ивана. Тот оглянулся. К нему от угла дома шел парень, невысокого роста, светловолосый. Остановились друг против друга.
— Здрасьте, — сказал юноша, — я хочу вам сказать, что Насте угрожает опасность.
— Ты кто такой, во-первых?
— Я Сергей, мы учимся вместе.
— А почему ты считаешь, что угрожает?
— Мой брат двоюродный сказал.
— А почему он это сказал тебе?
— Дело в том, что Настя мне нравится, и мой брат знает об этом. А брат с этими якшается.
— Откуда угрожает опасность? Что за опасность?
— Больше я ничего не знаю. Но заправляет всем этим Гущин. На меня можете рассчитывать.
— Спасибо, Сережа, я разберусь!
«Нужно срочно действовать, иначе можно опоздать, — подумал Иван, продолжая путь к дому, — где же он живет, по-моему, вон в том подъезде». Зашел в подъезд. Осмотрел почтовые ящики, нигде никаких фамилий. Сверху кто-то спускался вниз. «Тук, тук, тук», — стучали каблуки. «Пожилая женщина», — подумал Иван. Действительно, вначале показались толстые ноги, обутые в старомодные туфли, а потом и полная, тяжело дышавшая женщина.
— Вы не подскажете, где живут Гущины?
— Если Иван, то в тридцатой квартире, а если Василий, так он сидит сейчас, не связывайся ты с ними, сынок, подонки они. Мать у них недавно умерла, мы ходили по всему дому, деньги собирали, чтобы
