но при этом совершенно не очевидны. Например, кто-то идет на вечеринку к друзьям, встречает там любовь своей жизни, через полгода они уже муж и жена, а через пять — у них трое детей и они совершенно счастливы. А ведь ничего этого не было бы, если бы он не принял тогда решение пойти на ту вечеринку. Вот вы, к примеру, сулите мне исполнение любого желания, то, о чем многие мечтают. Но на самом деле надо лишь сделать шаг навстречу своему желанию, и тогда оно сделает шаг навстречу тебе. Потом сделать еще один шаг, и еще, и еще, — но ведь это так сложно, куда проще сидеть на месте и лелеять свои несбывшиеся мечты, надоедая окружающим:
«Ах, я мог бы то, я мог бы это…» Но если ты мог, отчего же ты не смог?
— Говорит как по-писаному, — пискнул паук из угла.
Сфинкс сверкнул на него глазами.
— Если я правильно понял, — начал сфинкс, — вашу речь следует толковать в том смысле, что вы отказываетесь? Вы больше не хотите участвовать в лотерее?
— Не хочу, — подтвердил Мистраль. — Я вам очень благодарен за то, что вы помогли мне кое-что понять, но не могу рисковать годами своей жизни, а тем более — чужой. Пусть все идет, как идет. А мне — извините, но мне пора домой, работать.
— Вы очень странный человек, — с расстановкой проговорил сфинкс. — Очень.
— Был рад с вами познакомиться, — сказал писатель. — Всего доброго.
Он сделал шаг к дверям. Дыра от черной лужи на каменном полу зарастала на глазах. Камень тихо булькал, набухая во впадине.
— Подождите, — сказал сфинкс.
Мистраль обернулся. Сфинкс нажал на кнопки на кассе, и снизу со звоном выдвинулся ящичек, где в стародавние времена кассиры обыкновенно хранили деньги. Стоящий за прилавком достал из ящичка две бумажки и помахал ими в воздухе.
— Это вам, — сказал сфинкс. — Я знаю, вы любите футбол.
— Что это? — удивленно спросил Мистраль.
— Два универсальных билета, — объяснил сфинкс. — Подходят на лучшие места на любые матчи в ближайшие 116 лет. — Он улыбнулся. —
Считайте, что это подарок фирмы.
— Просто так? — недоверчиво промолвил писатель.
— Подарок, дорогой Мистраль, подарок, — назидательно отозвался его собеседник. — Подарки всегда делают просто так. Прошу вас! На память о вашем посещении.
Мистраль хотел было отказаться, но вспомнил, что как раз на этой неделе должен состояться суперматч, в котором красно-белые «львы» сразятся с желтыми «пушкарями». Билеты на зрелище были давным-давно раскуплены, и писатель уже не надеялся, что ему удастся увидеть матч вживую.
— Спасибо, — смущенно сказал он и взял два плотных билета из когтистой лапы. — Прощайте.
Он неловко поклонился и скрылся за дверью.
— До свиданья, — сказал сфинкс.
В то же мгновение паук, сова и летучая мышь соскользнули на пол и обернулись тремя молодыми женщинами.
— А он занятный, — сказала та из женщин, которая была пауком.
— И очень несчастливый, — вздохнула та, что была совой.
— Но ты был прав: он гораздо интереснее многих, — подхватила третья. — Он умеет говорить «нет», и мне это нравится. И еще у него красивые глаза.
— Я рад, что он пришелся вам по душе, — промолвил сфинкс. — Однако не забывайте, зачем мы здесь. Близится срок одного платежа, о котором люди по своей беспечности успели давно забыть. Но мы — мы помним.
Он расправил крылья. Не было больше ни лавки, ни флаконов, ни пыльных полок, ничего. Из конца в конец простиралась посыпанная пеплом равнина, и над ней шел неумолчный дождь.
— Время пришло, — сказал сфинкс.
Сон тринадцатый
Когда Филипп проснулся на следующий день, первая его мысль была о вчерашнем вечере, вторая — о сегодняшнем. Как и всякий влюбленный, Фаэтон не мог думать ни о чем, кроме своей любви. Он мучился тем, что не смог завоевать расположение красивой девушки и, возможно, даже оттолкнул ее; однако утешал себя кстати подоспевшим соображением о том, что у их отношений все еще впереди. Мечты переполняли Филиппа, и он полностью отдался их прихотливому течению. Расспросы компьютерной системы о том, что хозяин будет есть и делать сегодня, отвлекли его, и он отмахнулся от них с досадой, предоставив все на усмотрение роботам. Витражи в окнах последовательно меняли цвет, играла музыка. Зажглась телестена, и диктор объявил об экстренном выступлении Дромадура. Филипп велел стене переключиться на немое кино. Он поднялся со своего огромного алого ложа под пышным балдахином с золотыми кистями, единственного предмета в квартире, внушавшего Лаэрту трепетное уважение, и кровать сама начала перестилаться. Юноша вышел в гостиную.
— Добрый день, Филипп, — сказало зеркало.
Тот нахмурился: если зеркало само заговаривает с ним, жди неприятностей. Он не был расположен к объяснениям: ему вполне хватало укоров Матильды, которые он только что видел на автоответчике видеофона.
— Доброе, — коротко сказал молодой человек.
— Ты на меня сердишься? — спокойно спросило лицо в зеркале.
Филипп фыркнул:
— Я не могу сердиться на то, чего нет.
— По-твоему, я не существую? Филипп почувствовал смутный укол совести; он не должен был так говорить, хотя зеркало своим неуместным вмешательством нередко раздражало его. Впрочем, верно и то, что оно всегда желало хозяину добра. Филипп подавил в себе дурные чувства: «Я неблагодарен, — сказал он себе, — мне следует больше думать о других. Плохо, что я так обращаюсь с зеркалом; ведь оно не может отплатить мне тем же». И все-таки он не был готов к решительному разговору.
— Я забочусь о тебе, — заявило зеркало.
— Оставь, — попросил Филипп с жестом досады.
— Не могу.
— Зачем тебе это? Ты же все равно никогда не говоришь правды.
— Я не понимаю, что такое «правда», — сказало зеркало.
— Ты все время что-то утаиваешь от меня, — продолжал Филипп.
— Иначе будущее не будет иметь смысла, — быстро возразило зеркало.
— Я не прошу ни о чем. Я не хочу ничего знать. Исчезни.
— Я только пытаюсь предостеречь тебя, — сказало зеркало перед тем, как потемнеть.
К Филиппу подлетел поднос с едой. Внезапно в глубине квартиры словно зазвенели серебряные колокольчики, и нежный голос возвестил:
— К вам посетитель.
— Кто?
— Орландо Оливье.
Филипп знал теперь, что Орландо живет в том же хрустальном дворце, что и он. Вчера после представления Человеку без лица пришлось везти домой новоиспеченную звезду, которую совсем развезло от подаваемой в антрактах выпивки. Филипп для надежности летел следом. Орландо нес чепуху, клялся убить Сильвера и брыкался. Его связали смирительными ремнями безопасности, но Филипп начисто забыл, развязали они его или нет.
— Впустите его, — велел Филипп, не двигаясь с места (потому что, видите ли, в наше время достаточно отдать указание, а там уж его непременно выполнят).
