— Одно твое слово — и будет дождь, — сказал Филипп.
Она недоверчиво улыбнулась и пошла по дорожке туда, где буйные травы оплетали все; но, сделав несколько шагов, услышала голос студента:
— Филипп, что ты делаешь!
Тучи сомкнулись вокруг солнца и скрыли его.
Поднялся ветер; он развевал волосы Ады и кружил вихрем мертвые листья. Тогда она подбежала к Филиппу и прижалась к нему. Сильвер, стеная, бродил по дорожкам, держась за голову и бормоча невнятные слова. Орландо тревожно смотрел на Фаэтона; только Человека без лица, казалось, не волновало ничто. Лаэрт, глядя на влюбленных, млел от зависти. Хлынул дождь.
— Филипп, прекрати! — крикнул Ромул.
— Неблагоприятные погодные условия, — заверещал компьютер. — Срочный запрос в министерство погоды.
— Отменить, — велел Филипп.
— Филипп, — сказал студент серьезно, — это же противозаконно. Ты же не можешь устанавливать погоду.
Его слова угасли в вое бури.
— Филипп, — закричал Ромул, — чего ты добиваешься?!
А тому пришла в голову дерзкая мысль.
— Я хочу построить радугу! — крикнул он.
— Что? — вопил Гаргулья.
— Он сумасшедший! — закричал Ромул, цепляясь за дерево. — Это же опасно! Я читал в истории, что радуги уносили целые дома и убивали людей.
— Это ураган, глупец, — крикнул Филипп, — а я хочу всего лишь радугу!
— Так, — бормотал Сильвер, — дождь, дождь! О, как хорошо! Я дышу, дышу! Проклятый пыльный город!
— Брысь! — прикрикнул Орландо на Лаэрта, вертевшегося возле него.
Неожиданно буря стихла. Дождь перестал; упало еще несколько капель. Воздух свежел; облака в небе таяли, и Филипп, не удержавшись, поцеловал Аду в мокрую щеку. Показалось солнце.
— Ну, и где она, твоя радуга? — спросил Ромул.
Орландо вздрогнул и подался вперед. Взгляд его был прикован к чему-то, что вырастало из земли у ног Ады и Филиппа. Ослепительное сияние поднималось над заброшенным парком, переливаясь всеми цветами, играя нежнейшими оттенками. Затем сияние хлынуло ввысь, стремясь куда-то в небо, и перекинулось к Городу. Радуга вознеслась над головами, как мост, во всей своей неописуемой красе. Гаргулья открыл рот. Ромул остолбенел; он несмело потрогал трепещущее сияние — и медленно отвел руку.
— Ну как? — спросил Генрих.
— И не разберешь сразу, — ответил совершенно растерянный Ромул.
Филипп обнял Аду и мягко взмыл ввысь. Он опустился на радугу и пошел по ней, стремительно удаляясь. С земли его фигурка и фигурка Ады казались совсем крошечными. Сильвер хрипло засмеялся.
— Он сумасшедший, — сдавленным голосом сказал Ромул; но ему никто не поверил.
— Как это у него получается? — спросил Гаргулья с тоской. — Нет, все-таки…
Филипп вел Аду по радуге. Под их ногами дрожало и струилось ласковое сияние. Громадный парк с его чахлой травой, мертвыми машинами и застывшим водопадом остались далеко-далеко. На самом верху влюбленные остановились. Они не считали, сколько пробыли там; прошлое, настоящее и будущее слились в этом мгновении (или вечности?) счастья, бессмертного, непостижимого, неповторимого. Каждый из них мог прочитать все мысли другого, почувствовать его чувствами, взглянуть на мир его глазами, потому что они были одно. Я — это ты, и ты — это я; так было, так будет. Порывистым движением Ада поднесла его руку к губам и поцеловала его ладонь. Филипп был потрясен.
— Зачем, Филипп?
— Я выдумал этот мир, — сказал он, — и он существует, потому что существуешь ты. — И он добавил с какой-то страдальческой улыбкой: — Я не хочу привыкать к тому, что ты меня любишь. Привычка — это ужасно. Пусть твоя любовь останется чудом всегда, как эта радуга.
Требование чуда всегда есть требование невозможного; но для них в тот миг не было ничего невозможного. Кто может измерить вечность каплями росы, тот поймет меня.
— Филипп, — сказала Ада внезапно, — там что-то происходит.
— Ничего не происходит, — не согласился Фаэтон.
— Нет, там что-то неладно. Пойдем!
Ада поспешила вниз по радуге; Филипп нехотя следовал за ней. Радужный мост трещал и рушился под их ногами. Они соскочили на землю, и радуга растаяла, словно ее никогда не было. Ромул, Гаргулья и Человек без лица столпились вокруг Орландо; он лежал без движения и смотрел большими безжизненными глазами.
— Что случилось? — спросил Филипп у Генриха.
— Ничего не понимаю, — признался студент. — Он упал так неожиданно… — Он взял Орландо за руку и изменился в лице. — Пульса нет!
— А где Лаэрт? — спросил Филипп.
— Я здесь, — виновато сказал тот, выныривая из-за пня. Хозяину хватило одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что здесь не обошлось без вампира.
— Лаэрт! Что ты сделал с Орландо?
— Я? — фальшиво удивился Лаэрт. Филипп бросился на него; вампир проворно отлетел в сторону.
— Все меня обижают! — вопил он, уворачиваясь от разъяренного хозяина. — Я только немножко… ну, поцарапал его… Что за важность, в конце концов!
Филиппу хотелось убить вампира тут же, на месте, так он был рассержен, но Лаэрт стал ломать руки, взывать к Аде, скулить, рыдать, причитать и клясться, что никогда, никогда…
— Хватит реветь, — заметил ему Человек без лица. — Я не умею плавать.
Лаэрт стал рыться в карманах, выискивая платок, но вместо него доставал стол, дырокол, череп и даже осиновый кол с надписью «для многоразового использования», каждый раз извиняясь. Филипп обернулся к студенту.
— Плохо дело, — сказал Гаргулья, качая головой. — Подожди, у меня в машине есть кое-что.
Филипп отправился с ним. Прежде всего следовало разыскать универсальный воскреситель, который Гаргулья всегда носил с собой. Затем куда-то задевался лазерный шприц, затем… Словом, когда Гаргулья и Филипп вернулись к Орландо, тот уже сидел на земле, прислонясь головой к дереву. Ада держала его руку в своих руках. Орландо был бледен; на лбу его выступили мелкие капельки пота.
— Все в порядке? — спросил Гаргулья разочарованно (потому что ему никогда еще не представлялось столь подходящего случая опробовать воскреситель, а больной ни с того ни с сего оказался жив).
— Да, — серьезно подтвердил Человек без лица.
Сильвер, к которому, казалось, вернулся рассудок, присоединился к группе.
— Что случилось, собственно? — спросил он. — Я что-то пропустил?
— Орландо было плохо, — объяснил Ромул.
— А что такое? — нагло осведомился Сильвер.
Актер надменно вздернул нос (между прочим, курносый) и сказал (лицо его все еще было искажено болью):
— Мне было плохо, вот и все.
Ада отпустила его руку и поднялась. Орландо избегал встречаться с ней взглядом, и Филипп был почти рад этому. Но Ада выглядела опечаленной, а этому он никак не был рад. Лаэрт, поджав хвост, присоединился к ним. Между актером и Человеком без лица произошла яростная перебранка, когда Орландо захотел сесть за руль. Все разъезжались кто куда: Сильвер кое-как влез в свой истребитель, Ромул устроился с ним рядом. Последним сел Гаргулья: он опаздывал к профессору и очень переживал из-за
