— Неправда, я всего лишь бедный вампир, хозяин. Я видел разное на своем веку, и мне не привыкать к нищете. Конечно, сейчас мне хорошо, и я не прочь, чтобы так было и впредь, но ведь не это главное, хозяин. Я не могу видеть, как вы страдаете.
Филипп нахмурился:
— Я не страдаю.
— Страдаете.
— Говорю же, нет! И потом, откуда тебе знать?
Лаэрт вздохнул:
— Хозяин, я когда-то тоже был человеком и помню об этом.
— Мне не нравятся твои воспоминания, — отрезал Фаэтон, отворачиваясь. — Замолчи.
Лаэрт позеленел: он предпочел бы, чтобы Филипп поколотил его, чем разговаривал таким голосом, уставившись в стену безжизненным взглядом. Зазвонил видеофон.
— Это опять он! — простонал Филипп. — Не надо, меня нет!
Монитор не прояснялся; затем что-то произошло, и на экране показались помехи, которые неожиданно слились в лицо Ады.
— Филипп, — произнесла она.
— Его нет, — сообщил видеофон, — что ему передать?
— Я здесь, я здесь! — крикнул Филипп, бросаясь к видеофону.
— Здравствуй, Филипп, — сказала Ада печально.
— Ты где? — спросил Филипп. — Почему ты не звонила? Я так ждал тебя! Что-нибудь произошло? Отвечай скорее!
Изображение на мониторе дрогнуло, по нему пробежали полосы.
— Ничего не произошло, — сказала Ада. — Просто я не могу больше встречаться с тобой.
Лаэрт в отчаянии обхватил лапами голову. Филипп не верил своим ушам.
— Почему?
— Я… не могу. Филипп, пожалуйста, не спрашивай у меня ничего.
— Это жестоко, — сказал молодой человек, улыбаясь посеревшими губами, — это… очень жестоко. Ты не любишь меня?
— Люблю. Нет, Филипп. Тебе грозит опасность, если ты… если я…
— Ты лгала мне, — покачал головой Филипп, — и лжешь теперь.
— Прости меня, — сказала Ада, — если сможешь.
— Ада!
Изображение задрожало, и весь экран залил белый свет с тысячью пляшущих черных точек. Видеофон отключился.
Лаэрт боялся вздохнуть. Филипп тяжело сел.
— Знаешь, — сказал он, — я сейчас подумал: как жаль, что Орландо сбросил рояль не на меня. Может быть, я был бы счастливее.
Лаэрт захлюпал носом.
— Не реви, — приказал Филипп.
— Это не я, — виновато сказал Лаэрт.
— А кто?
— Не знаю, — хлюпнул Лаэрт и зарыдал в три ручья. Они потекли на пол и залили гостиную. Система безопасности жилища пронзительно заверещала, угрожая потопом, наводнением и тысячью бед. Филипп ничего не предпринимал, хотя вода стояла уже по колено и по ее глади весело бежали бумажные кораблики. Квакали лягушки. Наконец он обратил внимание, что столик плавает.
— Почему здесь вода? — спросил он.
Лаэрт вытер глаза.
— Дождь на улице, — объяснил он и включил аварийную автосушку.
— Я ее найду, — не слыша его, пообещал Филипп. — Я должен с ней поговорить. Ты радо? — спросил он у зеркала.
«Пушистый был прав, — подумал Лаэрт, — он не в себе».
Филипп облачился в черный джемпер и брюки из джинсовой парчи. Он явно был угнетен и не старался скрыть этого. Когда Лаэрт предложил ему на всякий случай взять с собой дырокол, Филипп отстранил его лапу от себя; также он не захотел, чтобы верный вампир провожал его на крышу, где стоял истребитель.
Сон тридцатый
Филипп стоял у края крыши. Ветер шевелил его непокорные волосы. Тяжелые облака ползли по небу, но ни капли дождя не падало из них. Истребитель, в полной боевой готовности, молча дожидался своего хозяина.
«Я найду ее», — решил Филипп и, зажмурившись, скользнул вниз. Земля закачалась и поплыла ему навстречу, поток воздуха омывал тело. Он падал.
«Разобьюсь или нет?»
Филипп пролетел мимо окон Орландо, пустых и черных, — звезды не было дома. Алая мостовая неуклонно приближалась, и на втором этаже молодой человек, сделав гигантское усилие, остановился, но тотчас же неодолимая сила подхватила и понесла его. Филипп тяжело дышал; он лежал на тротуаре. При падении он рассек висок. Юноша не знал, опасно это или нет; он поднялся и невольно посмотрел вверх, на башни, с которых прыгнул так бездумно. Голова у него слегка кружилась. Он отошел к стене, прижался к ней и закрыл глаза. Сердце билось напряженно и яростно, как колокол, оглушая его. Кто-то чихнул вблизи Филиппа, и он открыл глаза. Человек чихал, не переставая.
— Простите, — сказал он, — вы не подскажете…
Тут он снова чихнул, потянул носом и напоследок раскашлялся. Незнакомец выглядел прежалко. С каждым разом он чихал все сильнее и сильнее; голова его подскакивала и наконец, когда он чихнул опять, оторвалась и укатилась.
— Простите, — прошептал безголовый и, опустившись на колени, стал ощупывать руками вокруг себя, ища убежавшую голову. Филипп подобрал ее и вручил владельцу, который рассыпался в изъявлениях благодарности. Но Филиппу было некогда; почувствовав себя спокойнее, он зашагал прочь. Обезглавленный вновь упустил свою голову и причитал на всю улицу. Рядом с ним остановились мышкетеры в истребителе и, разобравшись, в чем дело, забрали бедолагу вместе с головой для выяснения личности обоих.
Улицы поглотили Филиппа — прямые, извилистые, ровные, в буераках, колдобинах и трещинах, богатые, бедные, неказистые, величественные, немые. Изредка ему попадались люди; он сторонился их, они сторонились его и провожали удивленными взглядами. На огромных экранах реклама синтетической воды чередовалась с выступлениями генерала Дромадура. Филипп устал блуждать бесцельно и решил спуститься к маяку. В конце улицы, по которой он двигался, намечалось какое-то оживление. Молодой человек подошел ближе. Рота мышкетеров стояла в оцеплении; между ней и Филиппом громоздилась, ежесекундно разбухая, толпа. Филипп спросил, что произошло.
— Кальмары подняли восстание, — объявил какой-то словоохотливый зевака. — Не хотят, чтобы их ели с майонезом, требуют соус «Последний оплот».
— Да, — сказал Филипп, — это серьезно.
На передовой кальмар ругался с капитаном мышкетеров, обладателем воистину д’артаньяновских усов.
— Отойди, а то за жабры схвачу! — грозился капитан.
— Требуем соус! — кричал кальмар-смутьян.
— Соус! Соус! — взревели кальмарьи голоса. Раздались рукоплескания щупальцами.
— Ой, что сейчас будет… — сладко пропел зевака, обмирая от счастья.
