Она очнулась и удивленно поглядела на супруга из-под длинных серебристых ресниц. Затем из-под них брызнуло раздражение, когда она осознала, кто с ней говорит.
— Что? — спросила она. — Да, конечно.
Пончик нахмурился:
— Я говорю об очень важных вещах. Обидно, что ты ко всему так относишься.
Матильда собиралась спросить, к чему именно она относится и как, но тотчас забыла об этом. Мысли ее текли, как река, и их поток увлекал ее прочь.
«Неужели это был он? Он — и ничего не произошло. Что это было? Что я почувствовала? Я не хотела его видеть. Нет, хотела. Чтобы он был несчастлив, чтобы он был раздавлен, чтобы он страдал. Прежде он смеялся — ему все было легко, и эта его лучезарная улыбка, от которой таяло сердце… Сколько же времени прошло? Как он изменился, и все же я узнала его — сразу, с первого взгляда. Изгой, жалкий изгой. Зачем ты сделал это? Зачем так поступил со мной, с нами? Тем хуже для тебя. Ты сам виноват в том, что случилось, и я не стану тебя жалеть. Пусть всем будет плохо — ведь плохо же мне. И эта его улыбка, от которой становится больно, — да, я хотела сделать ему больно, я спросила… Что я сказала тебе? Да. Все хорошо. Все правильно. Не стоило удерживать его».
— Матильда, ты опять меня не слушаешь. Дочь Вуглускра передернуло. Она поднялась.
— Остановитесь где-нибудь, мне надо выйти.
— Захожу на посадку, — сообщил компьютер.
— В чем дело, Матильда?
— Ни в чем, — пожала плечами она, избегая встречаться взглядом с мужем. — Я хочу пройтись. Просто прогуляться. Ничего особенного.
Пончик откинулся на сиденье с видом полнейшего изнеможения.
— Ты вернешься к ужину?
— Я? Да, конечно. Я вызову машину. Не беспокойся обо мне.
Аэромобиль, тревожно гудя, поднялся в небо. Матильда стояла на тротуаре в незнакомой части города. Вечерело; в небе зажглись первые звезды. Матильда вздохнула и пошла вперед; сначала стук собственных каблуков пугал ее, потом она привыкла к нему. Поток уносил ее прочь от себя самой.
«Филипп, Филипп… Ты пришел. Зачем? Чего ради? Чтобы увидеть меня? На что ты надеялся? А может быть, тебе нужна была помощь? Как же ты ошибся во мне, Филипп! Много раз я представляла себе, как ты умираешь, а я — я просто стою и смотрю. Вот так. Я жестокая? Наверное. Но тебе не стоило оставлять меня… Почему, почему я не могу перестать думать о тебе? Потому что вселенная без тебя теряет свой смысл. Все равно, есть она или нет. И не нужно больше ни комнаты с айсбергами, ничего. Как бы я хотела быть на
На углу улицы, треща и шипя, загорелась старомодная неоновая вывеска. Матильда замедлила шаг, вглядываясь в горящие буквы. Аптека. Не сюда ли она шла? Рука сама собой легла на ручку двери.
Звякнул колокольчик, и Матильда оказалась в совсем маленькой, убогой комнатушке, добрую половину которой занимал прилавок. К посетительнице спешил, потирая руки, немолодой человек в белом халате. Он улыбался подержанной заискивающей улыбкой довольно-таки дрянного качества, потому что она тут же отклеилась и превратилась в болезненную гримасу.
— К вашим услугам, — заявил он дребезжащим речитативом. — Средства для похудения, для утолщения, для аппетита, от аппетита. Заменитель воды. Воздуха двухвековой давности не желаете? Чистый, натуральный, почти без примесей. Средства для волос, от волос. Искусственная кожа, увы, кончилась. — Он перегнулся через прилавок и интимно понизил голос. — Имеется эротический порошок из марсианской мумии, только что привезен с Меркурия. Не интересуетесь? Носы: классический, римский, курносый. Губы в большом изобилии, также бюсты. Глаза любого цвета. Сейчас в моде аквамариновый, и для вас у меня, пожалуй, найдется парочка.
Зверь на воротнике открыл глаза, хищно оскалив неимоверной величины зубы. Аптекарь метнулся назад, на миг утратив дар речи. Матильда погладила зверя, и он снова превратился в послушный, пушистый, безобидный воротник.
— Нет, — сказала Матильда, — меня не интересуют порошки, носы, мумии и скелеты. Мне нужно кое-что другое.
— Всецело в вашем распоряжении, — аптекарь поклонился.
Матильда огляделась. Аптекарь, вздернув брови, ждал, замерев в почтительном внимании.
— Мне нужна, — сказала Матильда, — золотая рыбка.
Смертельная бледность проступила на аптекарском лице. Он глотнул воздуху и стал пятиться.
— Я… Нет… Что вы… Закрыто, извините… хи-хи… Совсем забыл, да. У нас закрыто. Время, знаете ли, позднее. И вообще…
— Мне нужна, — говорила Матильда, не обращая внимания на его жалкий лепет, — золотая рыбка. Я хорошо заплачу, не волнуйтесь. Очень хорошо.
— У меня… Как вы могли подумать… — Аптекарь оглянулся на блестящие витрины и затравленно выдохнул: — Кодекс Дромадура! Смертная ка…
— Никто ничего не узнает. Плачу сейчас. Сколько вы хотите? Двести? Триста? — она пригоршнями вынимала из карманов бублики и бросала их на прилавок. Слабый румянец появился на щеках аптекаря; он готов был удрать, но вид денег завораживал его, он не мог оторвать взгляд от рук Матильды, рассыпавших перед ним несметные сокровища.
— Пятьсот, — сказала Матильда.
— Пятьсот пятьдесят! — пискнул аптекарь и угас. Зажмурясь от ужаса, представил себе судилище, палача, костедробилку — и единым махом стер все это. Матильда вывернула карманы.
— Больше у меня ничего нет. Идите. Я жду.
Волнуясь, аптекарь побежал в подсобку, трясущимися руками долго открывал дверь и шарил на полках среди склянок с ядами, глядевшими на него пустыми глазницами черепов с наклеек. Он нащупал заветную банку, едва не разбил ее, стаскивая с полки, и, выпрямляясь, ударился головой о притолоку. Внутри банки в прозрачной, как слеза, воде трепыхалась маленькая черная рыбка с золотистыми плавниками и мутными, выпуклыми глазами. На негнущихся ногах аптекарь побежал обратно в лавку.
— Вот…
Матильда молча рассматривала банку.
— Та самая?
— Она. Аптекарь поспешно сгреб деньги, боясь, как бы его клиентка не передумала. Но Матильда, не говоря ни слова, взяла банку и, спрятав ее в сумочку, направилась к звенящей колокольчиком двери.
— Я не знаю, кто вам прописал это лекарство, — крикнул аптекарь ей вдогонку, — но, поверьте, другое вам уже не понадобится!
— До свиданья, — сказала Матильда, тщательнее, чем обычно, закрывая за собой стеклянную дверь.
На улице моросил дождь. Не останавливаясь, она прошла два квартала и только тогда вызвала машину. Через полчаса она была дома. Муж хотел поцеловать ее в щеку — она отвернулась.
— Я все-таки надеюсь, — сказал Пончик, — что ты выскажешь мне свое мнение относительно того, о чем мы с тобой говорили. Это может принести большие деньги, если взяться за дело с толком.
Он говорил еще что-то, чего Матильда не слышала. Она прошла в ванную комнату, где несколько минут стояла перед зеркалом, закрыв глаза и потирая виски пальцами.
— Ванну, пожалуйста, — сказала она в пространство, опустив руки.
Пончик постоял у дверей ванной, слушая плеск воды, и отошел. В шкафу у него была спрятана непочатая бутылка, и, пользуясь временным отсутствием жены, он налил себе изрядную порцию.
«Это все Филипп виноват, — думал он, — расстроил ее… Надо будет добиться для него высшей меры».
Пончик вызвал по видеофону начальника мышкетеров, справился, как идет задержание изменника Фаэтона, но дело, похоже, так и не сдвинулось с мертвой точки. Впрочем, люди начальника вроде бы напали на след. Пончик хмыкнул и отключился.
«Урезать расходы на полицию», — мелькнуло в его голове.
