жить.
Кот состроил кислую гримасу и выудил из кучи какую-то бутылку.
— Я тоже не могу жить без моей помойки, — признался он. — Она меня кормит, и поит, и одевает с тех пор, как в убогий небоскреб, который вы из чувства врожденной деликатности именуете дворцом, заявился этот грязный негодяй — ваш приятель, кажется, — и я оказался на улице. Хозяйку мою забрали мышкетеры, потому что она грозилась выцарапать глаза кому-то, кто этого явно не хотел. А впрочем, все это неинтересно, мышиная возня. Фортуна — капризная богиня. Таким образом, я оказался здесь, и ни на что не жалуюсь. Если вы на мели, могу по старой дружбе свести кое с кем. Войдете в гильдию нищих и будете жить припеваючи. Ваше здоровье! — Кот сделал большой глоток из бутылки, поперхнулся и закашлялся. — Черт, опять уксус попался!
— Вы очень добры, — сказал Филипп, — но мне нужна только Ада.
— Мечтатель! — изрек кот. — Учитесь довольствоваться малым, и вы увидите, что это не так уж мало. Я всегда к вам хорошо относился, Филипп. Вы не очень похожи на других двуногих, голокожих, никчемных зверей, лишенных хвоста, грации, изящества и здравого смысла. На кой черт вам эта Ада? Завтра она увянет, поблекнет, постареет, и то же самое будет с вашими чувствами к ней. То, что называют любовью, — величайший обман. Вы ищете второго себя, но находите другого или другую. Старая история, короче говоря. Любите самого себя — этот предмет никогда вас не разочарует. Уж поверьте мне, Филипп, я хорошо знаю жизнь.
— Я вам верю, — кивнул молодой человек. — Но я должен найти Аду. — Он поднялся. — Так вы, получается, довольны?
— Вполне, — кивнул кот. — Не жизнь, а малина! Помойка — моя родина, и я не собираюсь с ней расставаться. Если бы кто-то предложил мне вернуться к прежней жизни, я бы послал его… очень далеко.
— Я рад за вас, — улыбнулся Филипп. — Однако мне пора.
— Мне тоже. Эй, а что сказать главе нищих?
— Ничего, — сказал Филипп, — благодарю вас.
— Гордец! — проворчал кот и нырнул в ящик. — Сообщите мне, если передумаете. — Он бешено засвистел. — Эй, куда вы?! Там тупик!
Но шаги Филиппа уже стихли в отдалении.
— Ну и ладно, мне-то какое дело! — проворчал кот, и в воздух снова полетели тряпки, объедки, труха.
Филипп взобрался на стену и замер, прикидывая, как с нее спрыгнуть, не сломав себе шеи. Под стеной тихо переговаривались трое или четверо нищих. Огни с подвесного моста бросали на их лица неверные отсветы.
— Они от нас отстали?
— Похоже, да.
— Порядком струхнули.
— Да, пришлось побегать.
— Как ты, приятель?
— В полном шоколаде.
— Здорово мы их, а?
— Покажи руку. Э, да тебя здорово царапнуло.
— По барабану, — ответил тот же юный, ломающийся голос.
Филипп соскочил со стены. Его появление произвело совершенно неожиданный эффект: нищие бросились врассыпную. В темноте Филипп поймал одного из убегавших и получил от него такой удар, что зашатался и выпустил его. Второй удар швырнул его на мостовую. Блеснуло дуло дырокола.
— Орландо, стойте! Это я, Филипп!
Выстрела не последовала. Нищий стоял неподвижно, Филипп слышал его хриплое дыхание.
— Вы ошиблись, — сказал нищий. — Я не тот, за кого вы меня принимаете. Орландо Оливье умер. Его больше нет.
Филипп похолодел. Этого он никак не ожидал.
— Неправда, — прошептал он.
— Правда, — возразил нищий. — Все знают: его убили цветы. Мне… мне надо идти.
Филипп вскочил на ноги. Возле него уже никого не было.
— Орландо! — крикнул Филипп.
Никого. Ничего. Даже эхо не откликнулось ему. Филипп сделал несколько неверных шагов и увидел Орландо. Он стоял, прижавшись лицом к столбу и уронив руки вдоль тела. Плечи его дрожали.
Сон сорок восьмой
Зачем вы здесь? — спросил Орландо.
— Я ищу Аду, — ответил Филипп.
— Зачем? — резко спросил бывший актер.
— Я люблю ее.
— Вранье, — скривился Орландо. — У вас нет ничего общего с нами.
— С нами… — повторил Филипп. — То есть… и вы тоже?
— Да, я тоже, — проговорил Орландо с вызовом, вскинув голову. — Вас это не устраивает?
— Мне все равно.
— Мы никому не делали зла, — заявил Оливье. — Это вы захотели, чтобы мы были вашими врагами. Вы умеете только ненавидеть. А любить…
— Я люблю ее.
— Вы на это не способны. Люди вообще не умеют любить, вам этого не дано. Все, на что вы способны, — убивать, ранить, причинять боль. Здесь вы мастера.
— А как же вы? — горячо спросил Филипп, схватив его за руку. — Зачем же вы пришли к нам? Чтобы научиться убивать? Чтобы стать такими же, как мы?
Орландо отвернулся.
— Мы для вас чужие.
— Мне жаль, — промолвил Филипп, — что так получилось.
— Мне тоже, — сказал Орландо, сверкнув глазами. — Прощайте.
Филипп бросился за ним вдогонку. Начал накрапывать дождь. Орландо петлял и шел зигзагами, постоянно меняя направление. Он перескакивал через лужи, нырял в какие-то щели, ускользая с непостижимой скоростью. Филиппу с трудом удалось приблизиться к нему.
— Орландо!
Оливье обернулся.
— У цветов нет ничего общего с людьми, Филипп!
Огромный экран зажегся над его головой. На экране возникла трехмерная толпа, которая все прибывала. Голос диктора возвестил:
— Сегодня мы прощаемся с нашим Орландо Оливье.
Экс-звезда отпрянул и застонал. Толпа на экране выла и улюлюкала. Филипп, ничего не понимая, подошел ближе.
— В этот скорбный день…
— Что это? — спросил Филипп.
Орландо трясло, он стучал зубами. Филипп подхватил его и повлек за собой. Их вынесло на наземный бульвар, кишащий разношерстной толпой. Рука Орландо превратилась в зеленый лист. Филипп снял с себя ветхий плащ и закутал своего спутника. Экран грохотал высоко в небе:
— Наш Орландо… Наш дивный талант, погубленный смертоносными цветами…
