человеку с невероятным хладнокровием, будто всю мясо кромсал, не хуже квалифицированного патологоанатома. Отмахнул без излишней суеты, без злорадства, словно выполняя привычную, надоевшую работу. Неприятную, но необходимую.
Недолго думая, прикладную задачу о дальнейшей судьбе Величева Артем отложил на потом. Лучше повременить, посмотреть на поведение бандита, а там – авось кривая вывезет. Если мерзавец начнет ломаться, играть в молчанку-несознанку, то придется заняться серьезным членовредительством, и тогда оставлять бандита в живых…нежелательно. А не будет запираться, исповедуется, то жизнь сохранит. Правда, здоровье – едва ли, поскольку даже в случае чистосердечного раскаяния и дачи признательных показаний…все едино без легкого членовредительства не обойтись.
Преступление совершено, один из преступников найден, значит должно быть и наказание. А поскольку покарать преступника кроме Стрельцова некому – компетентные органы расписались в собственном бессилии,- то ему и определять меру наказания. И применять – тоже ему. С конкретной мерой наказания Артем еще не определился, но твердо решил причинить Величеву боль. Физическую боль. Или даже что- нибудь отрубить или отрезать. Отчекрыжить, одним словом, в лучших традициях Средневековья. Отпилить деталь от бандитского организма в целях назидания и профилактики будущих преступных деяний. Причем не обязательно существенную деталь; руку или ногу Артем отрубать не станет, он ведь не изверг. Достаточно еще пары пальцев или уха.
Странно, но то, что Величев, оставшись в живых, может попытаться отомстить или сообщить в милицию, Стрельцова не заботило. Он почему-то был уверен, что о мести бандит и помыслить не посмеет, а уж о том, чтобы в органы заявление по поводу полученных побоев и увечий написать – тем более. И даже если доблестные милиционеры сами инициативу проявят (им ведь из больниц сообщают о криминальных травмах, а за медицинской помощью Величев обратится непременно), то правды им не расскажет.
И вообще, отрубленный палец и иные – весьма вероятные в недалеком будущем – телесные повреждения – отнюдь не проявления садизма и не месть даже, а лишь дань справедливости. В ее изначальном, исконном смысле. Той справедливости, по законам которой за око отнимали око. Эту самую справедливость Стрельцов и собирался вершить, точнее, уже вершил. И то – по сниженным тарифам (если бандита он все-таки не умертвит). А поскольку действия Артема основаны исключительно на законах справедливости, то опасаться ответных мер Величева не стоит. Другое дело, что своих дружков-бандитов он предупредить может, но это не сложно предотвратить. И ничего выдумывать не надо, просто подержать взаперти день, три дня, неделю или сколько потребуется времени, пока Артем до остальных подельников не доберется.
Собственные – почти бредовые – умозаключения казались Стрельцову стройными и логичными. Изъянов в них он не замечал. А то, что Величев может не согласиться с его оценкой принципов справедливости и решиться, пардон за несуразность, на ответную месть или то, что содержание бандита под замком связано с целым ворохом проблем (когда приходить-уходить, как кормить-поить и водить на отправление естественных надобностей, как соблюдать режим безопасности и так далее) от внимания ускользало…
Зато от внимания не ускользнуло то, что лужа крови на полу продолжала увеличиваться в размерах, а слабонервный гражданин в обмороке…залежался. Осознав данный факт, Стрельцов незамедлительно затеял реанимационно-восстановительные мероприятия. В ходе скоротечного обыска он и простейших таблеток, вроде аспирина и цитрамона, найти не сумел, не говоря уже о полноценной аптечке. Даже закрались подозрения, болел ли вообще Величев когда-либо? Хотя бы с похмелья. Или от всех хворей пивом и рассолом лечился? Однако тут же в одном из ящиков комода были обнаружены россыпь разнообразных пилюль, а также антисептические и перевязочные средства в виде початого флакона йода, пластырей и бинтов.
Йод и бинты использовал по назначению. Полфлакона йода Артем незамысловато вылил на рану – Величев вздрогнул, но глаз не открыл,- а бинтами плотно перемотал обрубок мизинца. Кровь течь перестала, теперь она лишь слабо сочилась сквозь повязку, украшая бинты багровыми пятнами.
Закончив с перевязкой, Стрельцов освободил пластиковый стаканчик от зубной щетки и тюбика с пастой, плеснул в него холодной воды из непересыхающего источника – крана – и устроил бандиту легкий душ.
Физиономию слабонервного гангстера слегка перекосило, но он так и не пришел в себя. Тогда Артем стал проводить комбинированные реанимационные процедуры: лил воду на морду Величева и лупил его по щекам.
Подействовало. Минуты через две Величев захрипел, дернулся и открыл глаза.
– Очнулся? – заглянув в мутные, снулые зенки бандита то ли задал очередной вопиюще риторический вопрос, то ли констатировал факт возвращения оппонента в сознательное состояние Артем.
На вопрос-констатацию Величев никак не прореагировал, лишь таращился на Стрельцова и моргал. Подождав пяток минут, пока бандит очухается окончательно – пришлось даже размять кости, прогуляться до кухни, включить чайник и организовать себе чашечку кофе со сливками, – Артем приступил к допросу. Он расположился на табуретке с чашкой ароматного напитка в руке и для затравки разговора пожурил Величева:
– Что же ты такой нервный, Сергей? – Отхлебнул кофейку и несколько запоздало, но вежливо осведомился: – Не против, кстати, чтобы я тебя по имени называл?
Допрашиваемый не возражал: головой не мотал, не протестовал, а частое моргание вполне можно было расценить как знак согласия. Артем соответственно его и расценил.
– Это хорошо,- он подпустил нотку задушевности в голос и предложил:- Поговорим?
Величев завозился и что-то мыкнул.
– Поговорим…- удовлетворенно заметил Стрельцов.- Я сейчас вытащу тряпку, но для начала прослушай правила поведения на борту. То есть тут. – Левая, незанятая кофейной чашкой, рука Артема совершила круговое движение. – Правила элементарные, доступные даже для такой тупой образины, как ты. Правило один: без моего разрешения ты пасть не открываешь, даже дышишь и воздух портишь лишь тогда, когда я соблаговолю отмашку дать! Если нарушишь правило один, то не обессудь – придется тебе еще что-нибудь отчекрыжить. Возможно, что-нибудь более существенное, чем мизинец. Поэтому прежде, чем поганую пасть разевать, хорошо поразмысли…
– Правило номер два: я делаю все, что хочу, ты тоже делаешь то, что я хочу. В полном согласии и единении. И так далее. Как в армии. Если сержант не прав, смотри пункт первый: сержант всегда прав… В армии служил? Нет? Ну, ничего…жить захочешь – поймешь. А жить ты будешь лишь при условии неукоснительного соблюдения этих правил, и то, если я решу, что…тебе не возбраняется и далее топтать земную твердь и порочить мир своим никчемным существованием.
Невольно восхитившись собственной велеречивостью: 'Эк, меня разобрало, целую нотацию прочитал!', Артем сделал паузу, оскалился и проникновенно осведомился:
– Надеюсь, ты меня понял?
В ответ допрашиваемый несколько раз моргнул.
– Что-то я не уразумел… Еще раз спрашиваю, ты меня понял? Орать не собираешься? – Стрельцов поднял с пола нож для рубки мяса и медленно покачал им перед физиономией бандита.
Очевидно, на сей раз вопросы были сформулированы более четко и недвусмысленно, потому что Величев прореагировал на них куда выразительнее: вжался в стену и бодро закивал головой.
– Чудесно, – Артем вернул нож на пол, допил кофе, сунул чашку в раковину и вытащил изо рта пленника импровизированный кляп. Убедившись, что бандит кричать, звать на помощь не собирается, только шумно дышит, шевеля опухшими губами, словно выброшенный на берег окунь, Стрельцов повесил выполнивший функции кляпа и уже размотавшийся кусок полотенца на один из приклеенных к стене крючков и удовлетворенно заметил: – Продолжаем разговор…
И задумался.
Задумался о том, как лучше поступить: сразу ли Величеву про Туманова намекнуть или сначала прикинуться неосведомленным и лишь затем, прослушав бандитскую исповедь, буде таковая случиться, козыри на стол выложить? А то наврет ведь, подлец, с три короба, и не проверишь в одночасье…
От высоких дум отвлек Величев, который не внял предупреждениям и, не выдержав гнетущей тишины, вякнул:
