сделает все, что пожелает. А я, в свою очередь, постараюсь задержать его. Но учтите… — Харвей осмотрел свой захламленный кабинет. Бобби проследил за направлением его взгляда. Один человек против целой армии самых высокооплачиваемых адвокатов, Каморка на чердаке против панелей из красного дерева. Они оба представили себе эту картину.
— Значит, он попытается ускорить процесс, а мы — замедлить его, — тихо сказал Бобби. — Он пустит в ход свой опыт специалиста по уголовным делам. А мы надеемся, что окружная прокуратура выскажет прямо противоположное мнение. И что тогда?
— Тогда они перейдут на личности.
Бобби уставился на адвоката, тот пожал плечами.
— Вы утверждаете: имелась непосредственная угроза. Противная сторона говорит, что вы ошиблись. Чтобы это доказать, они станут искать подоплеку. Вспомнят о вашей семье. В детстве вы были склонны к жестокости? Любили оружие? Они начнут копаться в вашей личной жизни. Молодой одинокий полицейский. Вы часто бываете в барах, ведете беспорядочную половую жизнь, затеваете скандалы? Плохо, что вы без жены и детей, всегда складывается приятное впечатление, когда у человека есть семья. Как насчет собаки? У вас нет славной собачки — черного лабрадора или золотистого ретривера?
— Никаких собачек, — отозвался Бобби. — Я домовладелец. Но у моей жилицы есть кошки.
— Ваша жилица молодая и красивая? — подозрительно спросил Харвей.
— Пожилая женщина, она живет на пенсию.
Харвей просиял:
— Отлично. Значит, вы вроде как человек, который помогает старикам. Потом, конечно, вам зададут вопрос о ваших бывших подружках.
Бобби вытаращился на него.
— У меня их несколько, — признал он.
— Вы с ними расстались по обоюдному согласию?
— Да.
— Уверены?
Он подумал о Сьюзен. Честное слово, он не знал, что она чувствует теперь.
— Нет, — сказал он. — Не уверен.
— Вас будут расспрашивать о соседях. О давнем-давнем прошлом. О ваших предубеждениях — быть может, вы не любите чернокожих, или латиноамериканцев, или людей, которые ездят на «БМВ».
— У меня нет предубеждений, — сказал Бобби, потом замолчал, нахмурился и ощутил что-то вроде дурного предчувствия. — Я арестовал пьяного за рулем.
— Пьяного?
— В тот самый день. Парень вел джип в состоянии алкогольного опьянения, побил несколько машин и начал буянить, когда мы пытались запереть его в камере. Все показывал, какой он крутой. Я сказал ему пару слов.
— Каких?
— Назвал его сукиным сыном, — равнодушно отозвался Бобби.
Харвей моргнул.
— Да, это важно. Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?
Бобби долго смотрел на адвоката. Он немного подумал и наконец решился:
— Я не хочу, чтобы в качестве свидетеля вызывали моего отца.
Харвей с любопытством взглянул на него.
— Мы не станем допрашивать его, если вы не захотите.
— А если его вызовет противная сторона?
— Это же ваш отец. Он наверняка будет свидетельствовать в вашу пользу, и они не захотят его вызывать.
— А вдруг? — настаивал Бобби.
Теперь Харвей уловил его сомнение.
— Я чего-то не понимаю?
— Я не хочу, чтобы он присутствовал в качестве свидетеля. Точка.
— Если они о чем-то знают, Бобби, — то, чего вы мне не сказали, у нас не окажется выбора.
— Может, ему… уехать из штата?
— Ему пришлют повестку. Если он не ответит на требование суда, то они возбудят против него дело.
Бобби это не понравилось.
— А если я не стану давать показания?
— Тогда вы проиграете, — откровенно ответил Харвей. — Суд будет располагать только версией противной стороны, а Гэньоны утверждают, что вы совершили предумышленное убийство.
Бобби снова кивнул и опустил голову. Он пытался заглянуть в будущее, представить, чем отзовется тот вечер, когда он, видит Бог, выполнял свой долг. Ничего светлого. Ничего приятного.
— Я могу выиграть? — негромко спросил он. — У меня есть хоть один шанс?
— Шанс есть всегда.
— У меня нет таких денег, как у Гэньона.
— Да.
Бобби пошел на откровенность:
— И у меня нет таких адвокатов.
Харвей ответил:
— Да.
— Как думаете, вы справитесь?
— Если мы сумеем добиться отсрочки дела и дождаться решения прокуратуры и если прокуратура решит, что применение силы было оправдано, тогда — да, я думаю, мы можем выиграть.
— Слишком много «если».
— И не говорите.
— А потом?
Харвей поколебался.
— Он ведь имеет право подать на апелляцию? — намекнул Бобби. — Если это всего лишь гражданский суд, значит, Джеймс Гэньон может обратиться в суд округа, затем в суд первой инстанции, потом в Высший апелляционный суд. И дело продолжат рассматривать, ведь так?
— Да, — отозвался Харвей. — Он будет предпринимать все новые и новые попытки, делать откровенно ложные выпады, а вам неизменно придется тратить время и деньги, чтобы их отразить. Но есть и свои плюсы. Я знаю нескольких молодых адвокатов, они охотно возьмутся за это дело ради практики, и еще нескольких, которые примут участие в нем ради славы. Но вы правы — это противостояние Давида и Голиафа. И учтите, Голиаф — не вы.
— Все, что нужно, — время и деньги, — пробормотал Бобби.
— Он стар, — напомнил Гэньон.
— Вы хотите сказать, однажды его не станет? — напрямик уточнил Бобби. — Да уж, оптимальный вариант — еще один труп.
Харвей не стал лгать.
— В такой ситуации, как ваша, именно так оно и есть.
Бобби поднялся и достал чековую книжку. У него всегда имелась небольшая сумма про запас. Он надеялся однажды куда-нибудь вложить ее — например, если дела у него со Сьюзен наладятся, деньги пойдут на свадьбу. Теперь он выписал чек на пять тысяч долларов и положил на стол Харвея Джонса.
Если верить адвокату, это затянется на неделю. Конечно, Бобби знал то, о чем неизвестно Харвею: если его отца вызовут в качестве свидетеля, он проиграет процесс.
— Этого достаточно?
Харвей кивнул.
— Я позвоню вам завтра в пять, — сказал Бобби, — чтобы узнать, как идут дела.
Они пожали друг другу руки, и Бобби отправился домой.
