огромный, цветной номер на боку с помощью баллончика с аэрозольной краской.
Оула долго не мог понять, что происходит. Он не понимал, почему так грубо ловят животных, ему казалось, он слышит, как хрустят их ребра, когда очередной гигант ставил на них свою ногу!?.. Не понимал, зачем люди, после того как пронумеруют оленя, пинают его тяжелым ботинком под зад!?… Не понимал, почему их действия похожи на некую экзекуцию!? Не понимал, почему, чем грубее выполняют работу, тем больше возбуждаются, становятся радостнее!?
Не сдерживая больше себя, Оула ринулся в кораль (загон). Выхватив у ближайшего к нему «спецназовца» аркан, он быстро сложил его и метнул в одного из метавшихся животных. Петля красиво распустилась, как при замедленной съемке и, оставив живую черту на небе, аккуратно легла бегущему оленю на шею. Выбрав свободный конец аркана, Оула обматнул им себя и, уперевшись одной ногой, без труда выдержал рывок пойманного животного. После чего, продолжая удерживать аркан в натяге, подошел к рвущемуся оленю и, обхватив его шею рукой, кивнул хозяину аркана. Когда свежий номер появился на обоих боках животного, Оула ласково хлопнул оленя по спине и, отпустив его, улыбнулся.
Финны перестали «охотиться», молча стояли и смотрели на пожилого гостя, затягивая паузу в работе. Трудно было сказать, смутил ли их этот поступок или оставил равнодушным, так как через какое-то время они опять стали продолжать свое дело.
Вслед за Оула в кораль вошел Сергей Яптик и, попросив аркан у другого «спецназовца», столь же расторопно и умело отловил еще одного оленя, затем еще и еще.
Спустя часа два-три, когда процедура проставления номеров была закончена, и стадо выпустили из кораля, все — и хозяева, и гости собрались в просторном, брезентовом укрытии в виде чума. Небольшой костерок посередине горел резво, бездымно. Он был разведен скорее для уюта, чем для тепла или приготовления пищи, поскольку финские оленеводы, вольготно устроившись на сухих, березовых ветках вперемешку с еловым лапником, начали открывать «тормозки» и, не мешкая, принялись обедать. У каждого была своя еда. Громко скрипели крышки термосов, булькала жидкость, разнося ароматы кофе и чая, шуршала фольга и полиэтилен. Объемные, горбатые бутерброды с сыром и колбасой, нежная выпечка, куриные ножки…, все стало быстро поедаться молодыми мужчинами. Эти аппетитные запахи внесли в тундровое укрытие запах цивилизации.
Сняв широкие очки, хозяева открыли свои лица. В основном это действительно были молодые и весьма симпатичные парни. Немного смущаясь, они уплетали свои припасы, стараясь не смотреть на гостей, которые, в свою очередь, надеялись, честно говоря, что их угостят свежатинкой, как это принято везде на севере. Поняв оплошность, сопровождающие ямальской делегации попытались было разделить свои куцые бутерброды на двенадцать частей, но это оказалось не просто смешно, но и невозможно.
— Послушайте, господин Рантола, — обратился находчивый Бабкин к главному гиду, — а почему вы мясо оленье не едите? Это что дефицит?
— Ну что вы, мяса много, но его надо размораживать, готовить, а на это необходимо время, специалиста и… условия…, наконец.
— Ну, так несите…, — лукаво улыбался Бабкин.
— А вы что, можете приготовить!?
— В одну секунду…
Когда втащили мерзлую тушку оленя, гости оживились и полезли доставать сувенирные ножи, которыми были одарены накануне. Торопливо отобедав, хозяева лениво наблюдали. В их глазах была откровенная ирония и плохо скрываемая брезгливость.
Нюди Хороля быстро и умело очистил верхний слой мяса от снега и прилипших ворсинок. Затем сноровисто настрогал целую гору розовых стружек и выразительно взглянул на своих земляков.
Чтобы не получилось спиной к хозяевам, ямальцы, по-восточному подобрав под себя ноги, расселись плотным полукругом и приступили к трапезе. Ели неторопливо, с достоинством и уважением к еде, будто она состояла не из обычного мороженого мяса, а, скажем, из дорогих, заморских деликатесов, доставленных из знатного ресторана. Стружки брали руками по очереди, чуть подсолив, клали в рот и жевали, полузакрыв глаза от удовольствия.
Первым потянулся к быстро таявшей кучке стружек Лейф, а затем и остальные сопровождающие. Немного смущаясь, они выбирали сначала маленькие и наиболее прозрачные кусочки, но распробовав незатейливую, но неожиданно вкусную еду, стали есть смелее, наравне с гостями. Жевали так же смачно и деловито.
Видя с каким неподдельным изумлением и недоверием смотрят на них хозяева, ни Бабкин, ни Баронов не решились пригласить их к «столу».
Хозяева же, смотревшие с испугом и брезгливостью поначалу, слегка изменились в лице. Процесс поедания сырого мяса их явно завораживал, и они стали скрытно, а кое-кто и в открытую глотать слюну, хотя только что отобедали и были сыты.
Девять человек быстро расправлялись с мясом оленя. Вскоре дошла очередь до костей. Чуть подогрев на догорающем костре, ненцы ловко в два удара, тыльной стороной ножа раскалывали кости вдоль и добирались до матово-мерцающего, розоватого мозга, который брали губами осторожно, как настоящий деликатес. Баранов с Бабкиным передвинулись к костру и принялись обжаривать на углях ребрышки. Аромат стоял невыносимый. Молодые финны не сводили глас с шипящего, быстро покрывающегося румянцем нежного мяса, вкус которого не вызывал ни малейшего сомнения, он буквально очаровывал их. Наиболее красивые, удавшиеся куски передавались сопровождающим, которые благодарно кивали и аккуратно, чуть замедленно, как и полагается при десерте, угощались «горячим».
— Мож им, то есть тем амбалам, предложить, а Андрей Николаевич? — осторожно спросил кто-то, а то вон как смотрят.
— Не думаю, — за Бабкина ответил Баранов, — во-первых, они уже поели, — уворачиваясь от дыма, рассуждал окружкомовец, — а во-вторых, чем тут угощать, мы ж почти все съели, да и станут ли они есть сырое или вот такое жарено-копченое…
— Но ведь эти-то, ну кто нас привез сюда, едят, аж за ушами пищит, — перешел на шепот Яптик.
— Уймись, Сергей, — чуточку строже вступил Бабкин, — гости то мы, а не они.
— Вот приедут к тебе на Ямал…, фу че-ерт пригорело…, я говорю, приедут к тебе, тогда и проявляй свое гостеприимство, — добавил Баранов, чертыхаясь.
Разомлевшие от тепла и сытости ямальцы откинулись на лапник и закурили.
Тотчас разом заговорили, загалдели хозяева, то и дело обращаясь к Рантола. Ненцы насторожились.
— Они спрашивают, почему вы едите сырое мясо? — наконец, перевел Лейф.
— Вот и ответьте, если вам понравилось это самое мясо! — парировал первый вопрос Андрей Николаевич. — Еще спрашивают…
Неожиданно для себя Оула словно переключился на другой диапазон или волну. Тревожные мысли и волнения унесли его домой на Ямал. Вот-вот наступит время отела — главное событие в году. Перед глазами замелькали молоденькие важенки, которым предстояло этой весной впервые стать мамами. «Как себя поведут!?.. — Он точно видел их перед собой стройных, крутобоких, пугливых до крайности. Многих сам выходил, поставил на ноги… — Где сейчас стадо!?.. Как там Никита справляется!?.. Что с погодой!?.. А вдруг зверь, буран, трассовики-придурки или эти, как их… хоротты-войи — лающие волки…, ведь приснились же твари…, ох-хо-хо!..»
Оула любил свое стадо. Знал в «лицо» каждого оленя из почти десяти тысяч голов. Переживал за молодняк, ухаживал, как за детьми. Сам отбирал хоров для потомства и для аргишей. Сутками не спал во время отела. Тщательно прочесывал кусты, выискивая брошенных молодыми мамами новорожденных телят, и выхаживал ихЮ как мог. Зато, какое было счастье смотреть на здоровое, окрепшее стадо осенью перед касланием на зимовку. Это, пожалуй, самое красивое зрелище. Тогда все стойбище, вся семья ежедневно внимательно осматривают оленей, которых гоняет дежурный пастух вокруг чумов. Олени несутся по кругу крепкие, мощные. Особенно замирает и тает сердце, глядя на телят, сильно подросших за лето. А как грациозны и независимы быки с могучими, кустистыми рогами, которые они несут торжественно, словно короны! Скромные, изящные большеглазые важенки!.. Все олени разные по цвету, форме, характеру, темпераменту, почти все как у них, у людей…
— …Вот сами и спросите у Нилыча… — услышал конец фразы Оула и оторвался от мыслей.
