колючий лес с маленькой, светлой точкой где-то посередине. Точка была живой. Она трепетала и быстро приближалась. Это был костер, их костер в маленьком, слепленном на скорую руку чувале. Неподалеку спал, свернувшись в калачик, Ефимка.
А у самого огня Максим колдовал с придуманными им весами, на которых он скрупулезно взвешивал и подсчитывал тяжелый желтоватый песок — золото. Накануне он придумал, как взвесить все золото, что они добыли. За единицу веса, а точнее объема он взял стреляную гильзу, объем которой подсчитал, начерпав ею жестяную, двухсотграммовую кружку водой. Тогда все это золото и возня с ним казались Оула диким и нелепым. Третий год они брели по тайге все дальше и дальше на Север, износились, изголодали, многократно переболели… Особенно страдал Максимка. Он метался в сомнениях, сильно усох, стал удивительно узким и плоским. Редкая бороденка и согнутая фигура делали его стариком. Оула страдал меньше. А вот Ефимка оказался наиболее приспособленным и стойким. Сын тундры. Упорный и смекалистый, казалось, он один знал наверняка, куда и зачем идет. А Оула покорно шел следом, что ему еще оставалось.
В этом изнуряющем путешествии бывали и радостные дни. Каждую случайную встречу с одинокими охотниками они переживали как настоящее чудо. Бросались навстречу и донимали вопросами. Хотя по большей части вогулы плохо или совсем не говорили по-русски и старались побыстрее отвязаться от странной троицы. Тем не менее, для ребят это было событие, которое они обсуждали добрую неделю.
Однажды, после тщательной разведки и выжидания, они решились и впервые зашли в маленький поселок, где узнали новость, которая сразила Максимку наповал, вывернула его наизнанку, лишила опоры, напрочь выбросила все романтические идеи из головы — война! Оказалось, что страна давно воюет с Германией. Что почти всех здоровых мужчин призвали в Красную Армию.
С горящими глазами Максим бросился к сельсовету, но тот оказался давно закрытым. Нужно было выходить на большую реку Сосьву и добираться аж до самого Березова. К вечеру Максим поостыл. Рассуждая вслух, у него и так, и эдак получалось, что за дезертирство, а стало быть, потворство врагу его при появлении перед властью непременно должны расстрелять на месте.
Несколько дней он ни на что не реагировал. Ночи просиживал у костра, а днем убредал куда-то с глаз приятелей и возвращался только поздним вечером. К еде не прикасался, перестал разговаривать. Ребята смутно понимали, что происходит с их Максимом, но знали одно, что он вот-вот примет какое-то важное решение. Так и произошло.
Однажды под самое утро, растолкав Оула с Ефимкой, он решительно велел собираться. Путь оказался в обратную сторону. Они возвращались по своей же дороге. Опять пришлось переваливать крутые увалы, вязнуть в топких, холодных болотах. Недели через полторы они снова вышли к маленькому, домов в пять поселочку. Еще тогда, первый раз всех поразила его странная тишина, хотя все признаки жизни присутствовали. Звонко проголосил петух, пахнуло жильем, но что-то было не так, не было обычных, человеческих звуков…
На разведку тогда отправился один Максимка. Он ходил долго. Вернулся угрюмым, рассеянным, замкнутым и быстро повел группу дальше. Они никогда не говорил о том поселке. Оула с Ефимкой не спрашивали, а сам Максимка не вспоминал. И вот они снова вернулись к этому маленькому поселению…
Оула поднялся из глубокого кресла. Поза была неудобной, и часть тела затекла, пустив колючие мурашки по ноге и пояснице. Сделав несколько шагов по гостиничному номеру, он лег на кровать. Вспоминать не хотелось, да и что ворошить давно прошедшее и далекое-далекое. Попытался представить виденные лица на фотографиях, но едва они возникали, как на их месте появлялись другие, очень страшные и неприятные…
Пять избушек, разбросанных по обе стороны мелководной, веселой речушки, были поставлены умело и казались крепкими и надежными. Развороченные берега, система деревянных лотков, ржавеющие лопаты, тачки напомнили Оула родные места, где люди пытали свое счастье на старательских приисках.
— В тот раз запах чувствовался уже с этого места, — стоя у крайней избы, Максим втягивал носом воздух, принюхивался. — Сейчас вроде не так…
— А чем пахнуть должно? — осторожно, словно предчувствуя беду, спросил Ефимка.
— Щас все сам увидишь, — дрогнувшим голосом ответил Максим.
В первой избе, куда они осторожно вошли, на топчане среди измятого тряпья, по которому стремительно метнулся и пропал где-то в углу коричневый зверек, ребята обнаружили два изъеденных трупа. Едва шевельнув тряпье, они пулей повыскакивали на свежий воздух.
— В других избах такое же, — проговорил Максим, не глядя на своих приятелей, — будем похоронить всех. Ты яму поищи или сам вырой, — обратился он к Ефимке, — а мы с Оула начнем их выносить.
В каждой избе, куда они с Максимкой заходили, было перевернуто все вверх дном. У людей были буквально развалены черепа. Почти всех убивали сонных в постелях, на полу, в сенях. Убивали безжалостно, жестоко, примитивно как в средние века. Искали, конечно, золото. Были вывернуты даже жердевые полы, разрушены каменные печки и чувалы.
От увиденного, от тошнотворного запаха, червей, оба то и дело выскакивали на свежий воздух отдышаться. Останки стаскивали на высокий берег, где Ефимка обнаружил подходящий шурф. К ночи поставили маломальский крест и улеглись голодными в одном из пустых сараев.
Зато следующий день принес много интересного.
Утром Максим, наконец-то, объяснил, для чего они вернулись на этот опустевший прииск. Он сказал, что могут помочь стране тем, что попытаются добыть золота. И работать будут, не жалея себя.
Оула тогда было немного смешно смотреть на предельно измотанного товарища, которого ноги едва таскали, который постоянно находился на грани истощения, впрочем, как и он сам.
Обходя избы в поисках еды, инструмента и чего-нибудь полезного, остроглазый Ефимка опять удивил своих старших товарищей.
— А зачем они кирпичи вперемешку с камнями ложили? Можно было бы всю печку из камня сделать, а чувал из глины и веток слепить, — мальчишка отвел глаза от развалин на месте бывшей печи и вопросительно посмотрел на Максима.
Тот прошел было дальше, но вдруг застыл на месте.
— Что ты сказал!?
И не дожидаясь ответа, бросился к самодельным, глиняным кирпичам.
К полудню горстка желто-зеленого песка выросла до внушительных размеров.
Оула с Ефимкой таскали кирпичи, а Максимка осторожно раскалывал их и крошил, чуть ли не перетирая в порошок, высвобождая крупинки благородного металла.
— Надо же, как умно придумали, — с блестящими от возбуждения глазами рассуждал Максим, — кирпичи не обожженные, а хорошо просушенные и укладывались, судя по копоти, подальше от топки, толково! Тут я вам доложу, уже на добрую пушку или даже на танк наберется, хотя кто его знает, сколько они стоят… На самолет бы собрать, тогда может и простили бы нас… — Максим глубоко вздохнул и с ожесточением принялся крошить кирпичи дальше.
Потом совершенно случайно нашли еще несколько небольших тайничков. Хотя было очевидно, что главную добычу унесли те, кто напал на этих несчастных.
Тогда, если откровенно, Оула больше радовало, когда они находили что-нибудь из еды или еще крепкой одежды. Крупы, соль, сухари были куда ценнее золота.
Когда искать было уже негде, попытались мыть сами. Максимка не зря проработал несколько сезонов с геологами…
Оула будто вновь услышал скрежет тяжелых лопат, которые не столько рыли речную гальку, сколько таскали за собой нечаянных старателей. Он поднялся и сел на краешек кресла.
А потом была еще одна зима. Затем ранняя весна. Сплав по реке аж до самого Березова.
На плот пришлось разобрать одну из изб. Бревна вязали из черемуховых веток да кедровых кореньев. Плот собирали тщательно. Бревнышко к бревнышку. По середине шалаш, камни для костровища.
Оула покрутил головой, вспоминая это крайне опасное и длительное путешествие по воде. Сколько раз плот сбрасывал их на перекатах и омутах!? Сколько раз Оула спасал своих друзей, которые, как оказалось, совсем не умели плавать. Странно вел себя Ефимка. Попадая за «борт», он и не сопротивлялся,
