Говорит, собираясь сделать один глоток. *Скабльну'* - скобльну' (от 'скоблить').
*Важжи'на* - возжина: длинная возжа у лошади.
(3, 9, 5).
Я вытираю ему лицо, и он говорит: *Су'хъ вытира'ит мне мо'рду. Ни мо'рду, а лицо'. Эт у ко'шки мо'рдъ, и у катёнкъ*. Это не первый случай разграничения 'морды' и 'лица'. Ему как-то давно говорилось, что 'морда' у животных. Спрашивает, какой рукой я ем. Я показываю правую. Он: *Не'т, я тибя' приучю' э'тъй руко'й е'сьть. Этъй руко'й ниудо'бнъ* - Нет, я тебя приучу этой рукой есть. Этой рукой неудобно. Сопровождается жестами. Я ухожу, и он тревожно спрашивает: *Э'т до'лгъ?* (Это долго?).
Я: Нет, не очень. Он: *Тък ни бу'ду пла'къть!Э'т вот када' сафсе'м до'лгъ!* (так не буду плакать! Это вот когда совсем долго!).
Без Веры он болезненно относится к моему уходу. Не капризничает, а плачет горько. Просит, чтобы я при нем одевался и по нескольку раз прощался с ним.
(3, 9, 7).
Говорит неожиданно: 'Помнишь, ты с черной тряпкой ходил? Вот так кругом была тряпка. Ты спал в ней. И снимал'. Это воспоминание о времени, когда у меня была невралгия в сентябре 1923 года, т.е. около полутора лет назад. Раньше он об этом не вспоминал ни разу. Мы ему тоже не напоминали. Забыли и сами. Вдруг спрашивает: *Ра'зи апира'търы лю'ди?* (Разве операторы люди?).
Я: Да. Он (тоном удивленного отрицания): *Ра'зи апира'търы лю'ди!* Я: А кто же? Он (тоном перечисления, примера): *Я... - лю'ди...* ('Апира'тър' - император из 'Воздушного корабля', рассказанного Татьяной Северьяновной).
(3, 9, 9).
*По'мниш, дя'ля Ми'шъ пришо'л к на'м с каза'л: я жра'ть хачю'* (Помнишь, дядя Миша пришел к нам и сказал: 'Я жрать хочу'), - говорит с явной насмешливостью. Потом прибавляет: *Заче'м он та'к гъвари'л?* (Зачем он так говорил?).
Я: А как надо было сказать? Он: *Я е'сьть хачю'* (Я есть хочу).
Уже давно отмечалось, что он обращает внимание на какофимизмы.
(3, 9, 11).
Принесли судака, и он говорит: *А мне' бу'дiт хво'сьтик рыби'нъй, судаки'нъй. Я то'лькъ судаки'нъи хвасты' люблю'* - А мне будет хвостик рыбий ('рыби'ный'), судачий ('судаки'ный').
Я только судачьи ('судаки'ные').
хвосты люблю. Начал усваивать 'четыре'. Когда мы сидели втроем и он сосчитал 'три', пришла Татьяна Северьяновна, и он, спросив 'А с бабушкой сколько?' и услышав ответ, все повторял: 'Четыре'. Потом во время гулянья, увидев четверых стоявших извозчиков, говорил: 'Четыре лошади', на обратном же пути, когда один уехал, говорил 'Три'.
(3, 9, 14).
*Ма'м, я ф сьтёклъх ви'жу читы'ри бума'жък. А на са'мъм де'ли - льве'* - Мама, я в стеклах вижу 'четыре бумажек' (четыре бумажки), а на самом деле - две. Говорит, глядя в бинокль на две пестрых бумажки, лежащих на стуле. Не раз отмечалось, что образование творительного падежа единственного числа мужского рода прилагательных сходно с местным, то есть одинаково с подчиняющими существительными. Так: *За э'тъм до'мъм* - За этим домом (буквально - За этом домом).
Были случаи подобного образования и с ударением на окончании
(3, 9, 15).
Сегодня я рассказывал ему историю о скворцах и между прочим говорил, как скворчиха снесла яйца: 'Она снесла одно яичко, потом еще одно. Сколько стало?'. Он: 'Два'. Я: 'А потом еще одно. Сколько стало?'. Он: 'Три'. Так он правильно досчитал до пяти. Но когда я стал говорить, что из одного яйца вывелся скворчонок, то он не смог ответить, сколько осталось яиц. При сумме же 'три' он правильно отвечал, сколько оставалось после 'отнятия' одного, и без применения наглядных пособий. После умение считать до пять я проверил трижды на косточках, начиная с одной и кончая пятью. Он последовательно правильно называл сумму. Но когда я ему предложил: сосчитать косточки, лежащие вместе, он считал: 'Один, два, три, восемь, пятнадцать'. Этот ряд у него существует очень давно. Пальцы он не умеет считать потому, что знает названия пальцев: мизинчик, безымянный и т.д., и когда я предлагал ему цифровой счет, он все сбивался на эти названия. *Ачи'сьтю* - 'очистю' (очищу).
(3, 9, 16).
Утром, глядя на зарю, спрашивает: 'Заря бывает на земле?'. Я: 'Нет, на небе'. Он: 'А земля это что ль небо?'. Я: 'Как?'. Он: 'Вот когда кто умирает, и закапывают, и зовут небо'. Очевидно, он пытается совместить два имеющихся представления: что люди, когда умрут, идут на небо и что их закапывают в землю. Эта попытка, по-видимому, и заставила его задать первый вопрос. Вообще же он не раз говорил, что заря бывает на небе. Был разговор о его кашле, и он говорит: 'Володя тоже подкашливает'. Вера: 'Я что-то не слыхала'. Он: 'Он медленно кашляет. Я шибчее кашляю'. Были и еще случаи употребления 'медленно' в значении 'тихо'. Смотрит на волосики на своих ногах и говорит: *Ва мне' таки'и ма'лiнькии ше'рьсьти* - Во мне такие маленькие шерсти.
(3, 9, 18).
Говорит вдруг: *В О'лiчькинъй зимле', та'м, ф саду' агро'мнъм - бе'лъи чiрьвики'. Сафсе'м биз нок. На э'дъкъй чiрьвичёк паймаи'ш агро'мную ры'бу. На се'мьдiсiть капе'iк. Ни даро'жъ судака'* - В Олечкиной земле, там, в саду огромном - белые червяки. Совсем без ног. На эдакого червячка ('на эдакий червячок').
поймаешь огромную рыбу. На семьдесят копеек. Не дороже судака. Винительный одушевленного равен именительному. Видел ли он этих червяков, не знаю. В последнее время он очень часто называет цены различных предметов, и, конечно, ни с чем не сообразные. Много говорит и о 'дороже' и 'дешевле' - так же нелепо. Но всегда подобные рассуждения относятся к вещам покупаемым и продаваемым. Вера говорит, что для себя будет готовить рыбу, а для него голубцы. Он начинает просить тоже рыбу. Ему напоминают, что вчера отказался от рыбы. Тогда он заявляет: 'Это я пошутил'. Это не первый случай, когда, желая отказаться от своих слов, он объявляет их шуткой. Купили розовое масло. Когда я стал мылить им руки, то он спросил, будут ли они красными, а после спрашивал, из красного ли сала сделали это мыло. 'Помнишь меня дядя Буреловский хотел стричь весною, а я зашел в дом, затворил дверь туго и сел сюда на стульчик'. Воспоминание верное. Я спрашиваю: 'Зачем так сделал?' Он: 'Это я так. Я играл'. Это его обычная извиняющая себя отговорка. Я рассказывал ему, как мы ходили в огород и, между прочим, впервые упомянул, что по приходе домой вечером ему чистили зубы. Он живо возразил: 'Да я тогда не чистил зубы!' Действительно, он оказался прав. На огороде мы бывали летом 1923 года (в позапрошлом году), а чистить зубы он начал с лета 1924 года. Здесь, таким образом, редкий пример того, что он помнит о временных границах такого давно ставшего привычным занятия, как чищенье зубов. Мы четверо сидим за обедом. Он говорит: 'Бабушка, если ты уйдешь в кухню, будет три людей'. Я: 'А теперь сколько?' Он: 'Теперь - четыре'.
(3, 9, 22).
Показывает на мои ременные завязки у штиблет и называет их: *Смали'твъи ни'тки* - Смолитвые нитки. Очевидно, 'просмоленные нитки' или от выражения 'с молитвой', которое встречалось в басне о знахарке из 'Крестьянской газеты'. Увидев, как брали снег из проулка, он вспомнил, как там откидывали снег Вера с Любой. Это было два года назад. В сказке о скворце два раза верно просчитал до пяти.
(3, 9, 23).
