повторил вопрос Волосюк.
— Мне — борща, да понаваристей! С мясом! — едва не захлебнувшись слюной, озвучил свое желание Славка.
— Сметану нести? — уточнил толстяк.
— Сметану давай, дядька Тарас, и хлеба побольше! Белого, если есть…
— Е билый хлиб, як не бути? — сообщил хозяин.
— А мне — вареники с кислой капустой, — попросил Вахромеев. — Масла и блинчиков, если можно…
— Для вас — що завгодно! — развел руками Волосюк. — Покы исти вареники будете — млинчики випечемо. А що вашому героичному командирови подати?
— Вовка, ты чего молчишь? — Семка легонько толкнул задумавшегося Путилова локтем в бок. — Ничего, что ли брать не будешь?
— А? — опомнился мальчишка. — Буду, брать буду: пельменей мне принеси, пожалуйста, дядька Тарас.
— З бульйоном, маслом, або сметаною? — уточнил Волосюк.
— С бульоном, но сметаны тоже принеси. Отдельно, в тарелке.
— Зробимо в кращому выгляды! — просиял Тарас, убегая на кухню.
Входная дверь в харчевню резко распахнулась, громко стукнув о бревенчатую стену. Внутрь вместе с потоком холодного воздуха ввалился невысокий кроснорожий мужик в черной форме вспомогательной полиции.
— Тарас! — грубо закричал он с порога, потирая заросший щетиной подбородок. — Где тебя черти носят?!
Волосюк стремительно выкатился из кухни — этакий румяный усатый колобок, и елейным голоском поинтересовался:
— Туточки я, пан начальник! Що накажете подати?
— Как обычно, — бросив шинель в заботливо подставленные руки Волосюка, буркнул полицай. — А это чего за шатрапа? — заметив ожидающих заказа мальчишек, вопросительно взглянул на трактирщика мужик. — Чего трутся тут… Знаешь, ведь, Тарас, что не положено…
— Так це ж з «Псарни» хлопци… — проблеял толстяк, видимо, испугавшись поддатого полицая. — У них и дозвиление е.
— Не по-о-нял? — Пропустив слова трактирщика мимо ушей, полицай, слегка покачиваясь, подскочил к столику, за которым расположились мальчишки. — Где украл? — Злобно сверкнув глазами, мужик протянул заросшую жестким рыжим волосом руку к Вовкиной медали.
— Не трожь! — Вовка почти машинально поставил блок, откинув руку полицая в сторону.
— Ах ты, сопляк! — рассвирепел полицай. — Да я за эту медаль кровь проливал…
К этому моменту Вовка уже понял, кто перед ним, разглядев подобную награду на груди поддатого мужика: начальник местного отделения «Hilfspolizei» — Кабанов. Именно о нем и упоминал Волосюк в самом начале разговора. — Лучше сам отцепи… Или я тебе щас эту медаль вместе с башкой сниму! — злобно пообещал Кабанов.
— Ага, разогнался! — Вовка накрыла слепая волна ярости. — Не ты цеплял, не тебе и снимать! Попробуй только свои обрубки к этой медали протянуть — сломаю нахер!
Полицай на мгновение даже остолбенел от такой неслыханной дерзости: ну никак не ожидал он такого ответа от какого-то недоросля.
— Дядь, ты бы успокоился, а? — произнес Семка Вахромеев. — Не ворованная медаль-то!
— Заткнись! — рявкнул Кабанов, схватив Семку за воротник и тряхнув изо всех сил. — Душу вытряхну!
— Навались, пацаны! — крикнул Вовка, толкаясь здоровой ногой и стараясь поймать в локтевой захват не слишком толстую шею полицая. Сцепив руки замком, Вовка повис на шее Кабанова. Пацаны тоже не подкачали — блокировали руки, как могли. Используя вес тела, Путилову удалось свалить полицая на пол.
— Порву… уб-люд-ки… — сипел, задыхаясь, Кабанов — даже упав на пол, Вовка не разжал руки, продолжая душить обидчика.
— Прекратить! — неожиданно раздалась команда. — Aufstehen!
Повинуясь вбитым на «Псарне» рефлексам, Вовка разжал руки. Мальчишки тоже отпустили полицая и вскочили на ноги. Кабанов остался лежать на полу, со свистом хватая раскрытым ртом воздух, видимо, Вовка его основательно придушил.
— Герр Сандлер? — с отдышкой произнес Вовка, узнав мастера-наставника. Ухватившись за стул, Вовка тоже поднялся на ноги.
— И почему я опять не удивлен? А, Путилофф? Ты что, специально ввязываешься во все переделки? Или я чего-то не понимаю? Будь так любезен, объясни мне…
— Ну, все, щенки, молитесь! — Немного отлежавшись, Кабанов, видимо, решил взять реванш. Поднявшись на карачки, он выхватил из кобуры пистолет. Руки полицая ходили ходуном, он никак не мог прицелиться.
— Как меня все это достало! — с тоской в голосе произнес Михаэль, выбивая носком хромового сапога пистолет из руки Кабанова.
— Ты кто такой, мать твою? — промычал полицай, поднимая невидящие, застланные слезами ярости глаза на немца.
— Ну, нет, — устало вздохнул Сандлер, — сегодня явно не мой день! — Коротко размахнувшись, Сандлер резко пнул полицая сапогом в лицо. Голова Кабанова мотнулась в сторону и, хрюкнув что-то нечленораздельное, мужик завалился набок, после чего затих. — Может я что-то не понимаю? — Сандлер обвел тяжелым взглядом посетителей «Пацюка». — С каких это пор каждая ублюдочная и пьяная свинья будет требовать отчета у чистокровного немца? Пристрелить его, что ли? — словно советуясь сам с собой, произнес Михаэль, поднимая с пола выбитый у полицая пистолет. — Чтобы не отравляло больше это говно чистый воздух…
— Не треба стриляты, пан офицер! — Кинулся на защиту неподвижно лежащего полицая хозяин забегаловки.
Сандлер зыркнул исподлобья на Волосюка.
— Родственник? Чего ты за него так печешься? А то и тебя могу… за компанию… — мрачно пообещал немец.
Толстого корчмаря от таких слов в жар бросило. Отерев выступившие на лысине крупные капли пота, он просипел неожиданно тонким голоском:
— Вынен… гер офицер… вынен… не разу не подумав… Не стриляйте… Христом богом прошу… У мене диточок четверо…
— Диточок, говоришь? — неожиданно ухмыльнулся Сандлер. — А ты тут причем? Детишек твоих сейчас в интернатах за казенный счет растят. Правда, орлы?
— Яволь, герр Сандлер! — как на плацу прокричали мальчишки.
— Вот видишь, не соврал… Или ты их дома, в подвале растишь?
— Так це… Гер начальник… Гер офицер… Ми вси згидно з законом… По директиви… Етой… Генетичною… Двое в интернати, а двое що з нами. Младшенький, так грудничек ще… А дочечци три роки лише-лише… Пощадите, гер офицер! — Толстяк бухнулся на колени и облобызал Сандлеру сапоги.
Немец брезгливо сморщился и оттолкнул Волосюка ногой:
— Встань, быдло — жить будешь!
— Дай вам Бог здоровья, гер офицер! Я за вас вси святи благати буду… — Волосюк тараторил, не переставая. — Всим знайомим и родичам покараю! У храми Божому…
— Да заткнись ты уже! — повысил голос немец. — Я же сказал — живи! А этого я все-таки пристрелю… Мне сегодня нужно кого-нибудь убить… Че молчишь? — он вновь взглянул на Волосюка, мясистые щеки которого тряслись мелкой дрожью, а с кончика толстого мясистого носа струйкой стекал пот. — Родственник?
— Ни-и-и! — проблеял хозяин харчевни, мотая головой.
