— Как тебе мой наряд? — Мэллори сделала шаг назад и покрутилась. На ней была простая белая футболка, поверх короткий жакет, джинсовые капри и блестящие сапожки на толстой подошве. — Меня вдохновила Николс Лэйк. Она — панк. Моя любимая певица.
Оуэн попытался откинуться на спинку, снова стукнулся о подголовник и пробасил:
— Николс Лэйк — не панк!
— Панк! — возразила Мэллори. — И я тоже! Во всяком случае, пока.
— Мэллори, мы уже обсуждали с тобой, кто такие панки. Ты хоть послушала диск «Блэк Флэга», который я тебе давал? — поинтересовался Оуэн.
— Он слишком шумный! — ответила Мэллори. — И подпевать нельзя! Николс Лэйк лучше.
Оуэн угрожающе вздохнул:
— Мэллори, может, ты…
Тут на пороге дома появилась высокая темноволосая женщина — мама Оуэна. Она позвала Мэллори. Та раздраженно обернулась и сказала:
— Мне пора домой. — Затем еще больше залезла в машину и почти коснулась Оуэна лицом. — Но ты ведь еще заедешь?
— Конечно, — сказала я.
— Пока, Аннабель!
— Пока!
Мэллори улыбнулась и помахала мне. Я помахала в ответ. Она пошла по лесенке на крыльцо, оборачиваясь на каждой ступеньке.
— Видал, она теперь панк! — сказала я.
Оуэн в ответ несколько раз громко вздохнул.
— Это ты так злишься? — спросила я.
— Нет, раздражаюсь. Не знаю почему, но от сестер с ума сойти можно!
— Как я тебя понимаю! — сказала я.
Опять молчание. Каждый раз я говорила себе, что вот теперь-то точно Оуэн встанет и уйдет и все будет кончено. А как не хотелось!
— Ты часто повторяешь эту фразу, — сказал Оуэн.
— Какую?
— «Как я тебя понимаю!»
— Вообще-то, ты первый ее сказал.
— Серьезно?
Я кивнула:
— Тогда за школой.
— А… — Оуэн помолчал. — Если задуматься, фраза странная какая-то. Вроде хочешь посочувствовать, а получается, что говоришь человеку, что ничего особенного в его словах нет.
Я задумалась. Мимо промчались дети на роликах с клюшками за плечами.
— Да, но, с другой стороны, говоришь, что как плохо бы ему ни было, ты тоже переживаешь.
— Ага. То есть ты за меня переживаешь?
— Нет-нет.
— Хорошо. — Оуэн взглянул в окно. Я обратила внимание на его профиль и вспомнила, как долго изучала его со стороны.
— Ну, наверно, все-таки немного да.
Оуэн повернулся ко мне, и мы замолчали. Я снова задумалась над тем, что будет дальше. Наконец он распахнул дверь:
— Еще раз спасибо, что подвезла.
— Да не за что! С меня причиталось.
— Нет. Давай, до завтра тогда. — Оуэн выбрался из машины.
— Пока!
Он захлопнул дверь, поднял рюкзак и пошел к дому.
Я подождала, пока Оуэн зайдет внутрь, и уехала. Странный выдался денек, очень уж необычный. В голове царил хаос, и просто невозможно было привести мысли в порядок. Но вскоре я поняла, что что-то меня раздражает: диск доиграл до конца и музыка стихла. Раньше я бы, наверно, и внимания не обратила, но теперь тишина если не оглушала, то уж машину вести мешала однозначно. Почему — не знаю. Но я все- таки включила радио.
Глава девятая
Красавица и Чудовище. Странная парочка. Шрек и Фиона. Как только не называли нас сплетники! Не знаю, кем мы были на самом деле, трудно сказать. Не вместе, конечно, но и не порознь. Скорее, где-то посередине.
Но кое-что было очевидно. Во-первых, ежедневно на большой перемене мы сидели вместе на настиле. Во-вторых, я постоянно ругала Оуэна за то, что он ничего не ест (он признался, что потратил все деньги на диски), а затем угощала своим завтраком. В-третьих, мы постоянно спорили. Точнее, дискутировали.
Вначале только о музыке — любимая тема Оуэна. К тому же в ней он был наиболее подкован. Если я соглашалась с ним, то считалась умной и просвещенной. Если ж нет — то у меня не было вообще никакого вкуса! Обычно оживленней всего споры получались в начале недели, когда мы обсуждали передачу Оуэна. Я теперь старательно ее слушала каждое воскресное утро. Мне самой не верилось, что когда-то я боялась сказать Оуэну, что думаю. Теперь это получалось само собой.
— Шутишь? — воскликнул Оуэн в понедельник, покачав головой. — Тебе не понравилась песня «Бейби бейджесусис»?
— Это в которой был только писк от клавиш в тональном режиме?
— Не только, — возмутился Оуэн. — Там еще много чего было.
— Например?
Он замер, так и не донеся до рта половину моего бутерброда с индейкой.
— Понимаешь… — Оуэн все-таки откусил кусок от бутерброда, что значило, что он специально тянет время. Пережевал его, проглотил и наконец сказал: — «Бейби бейджесусис» — первопроходцы в жанре.
— Тогда им стоило бы написать песню, которая состоит не из одних только пищащих звуков.
— Это «ОП». Следи за словами.
«ОП» значит «обидно и провокационно». К «ОП» я привыкла уже не меньше, чем к «ПиП» и к «эвфемизму». Пообщаешься с Оуэном и бесплатно пройдешь «Управление гневом».
— Вообще-то ты в курсе, что я не люблю песен в стиле техно. Может, хватит уже спрашивать, что я о них думаю?
— К чему такие обобщения? — воскликнула Оуэн. — Как можно не любить целый жанр? Ты слишком спешишь с выводами.
— Вовсе нет, — ответила я.
— А почему тогда критикуешь?
— Потому что не хочу врать.
Оуэн помолчал. Затем вздохнул, снова откусил кусок и сказал, жуя:
— Ладно, поехали дальше. А как тебе трэш-метал «Липсуитчес»?
— Слишком громкий!
— А каким ему еще быть? Это ж трэш-метал!
— Да бог с ней, с громкостью, будь у песни другие достоинства. А то в ней просто кто-то вопит, надрываясь.
Оуэн запихал в рот корку.
