проглотила семь зернышек граната, всего лишь семь несчастных зернышек, и поэтому не может вернуться на землю. Однако Зевс не зря является главным посредником при урегулировании бесконечных споров как среди богов, так и между людьми. Он решает: раз Персефона съела только семь зерен граната, она сможет вернуться к матери, но всего на две трети года. Оставшуюся треть она должна будет проводить под землей со своим мужем Аидом. Деметра соглашается с таким решением и в знак благодарности передает людям знания и секреты земледелия. Они смогут сами сеять и выращивать все, в чем нуждаются, в те месяцы, пока Персефона будет с матерью, и — хранить собранный урожай в течение той части года, когда из-за отсутствия Персефоны земля ничего не будет рождать…
Пещера глубока, в ней темно. Юлиан остановился в начале каверны, куда еще попадали лучи света. Он думал о рассказе иерофанта, об идее, давшей начало мистериям: плоды, чтобы заново родиться, должны умереть. Смерть необходима, чтобы дать место возрождению. Эта мысль успокаивала его, познавшего смерть с детских лет. Он знал, что находится здесь, чтобы понять настоящее таинство, чтобы ощутить себя частью некоего единого целого. Его поддерживали силы, действующие во всех людях. Они живут в нем, предназначенном для деяний, эти силы есть и в самом маленьком существе. И Юлиан начинает чувствовать, что входит в покой, в «Единое Целое».
Душа, потерянная, безголосая, блуждающая в потемках в поисках чего-то, без цели, без остановки. Ты желаешь света, столь необходимого, чтобы познать саму себя. Но твою сущность заполняют лишь страх, смерть и тоска. Душа моя, хочу встретить тебя и быть уверенным, что ты со мной. Навсегда. Это надежда во тьме. Наконец замечаю проблеск света, доверчиво стремлюсь к нему. Мое сознание расширяется, я вижу тебя. Свет все сильнее, он уже ослепляет меня, навсегда разрывая тьму. Ты там, на большом лугу, тебя окружают голоса и звуки. Там кто-то танцует, но я не вижу кто. Слышится музыка, порождаемая течением реки. Фигуры мужчин, женщин, детей, животных появляются и исчезают. И ты, душа, блуждавшая и потерянная, чувствуешь себя дома, удовлетворенная, успокоенная.
Иерофант подошел к Юлиану. Прошло девять дней. Девять дней, которые показались короче взмаха ресниц — одним незаметным мигом. Но Юлиан чувствовал себя изменившимся, успокоенным и познавшим всю глубину мира. Он не смог объяснить происшедшего с ним, но ощущал себя иным, сильным.
— То, что ты увидел, останется в тебе навсегда.
Иерофант подошел еще ближе, остальные бесшумно исчезли. Все казалось нереальным, будто каждая вещь вокруг, живая или нет, обрела высшее познание самой себя.
— То, что ты увидел, останется в тебе навсегда, — повторил жрец, сделав особое ударение на слове «навсегда».
И Юлиан понял почему. Да, смерть больше никогда его не устрашит. Юлиан посмотрел на иерофанта, и в тот же миг вернулась реальность: этот человек в одно мгновение состарился у него на глазах. Выражение его лица изменилось, он будто вернулся на землю.
— Я должен поручить тебе важное дело, мой господин.
Он произнес «мой господин» тоном подданного. В этот момент он больше не был жрецом Деметры и богов, а стал обыкновенным человеком, как сам Юлиан.
Прислуживавший юноша поднес иерофанту книгу, написанную на греческом языке.
— В этой книге секреты жизни и смерти описаны именно так, как ты их ныне познал.
Юлиан взял книгу и начал листать. Он сразу же узнал стиль Платона, но текст был ему незнаком, хотя Юлиан помнил все диалоги философа.
— Знаю, о чем ты думаешь, Юлиан, ты прав. Это Платон. Как и ты, он был здесь. Увидел истину и описал все на этих страницах. Возьми книгу с собой. Вчера сюда приходили тайные посланники Констанция, они дали понять, что мои занятия больше не нравятся сильным мира сего. Наши храмы и все, что нам принадлежит, может быть уничтожено. Но если мы уйдем сами, к нам не применят силу, и мы выбрали этот путь, чтобы сохранить все, что обрели. Но эта книга очень опасна. Если ошибиться с хранителем, произойдет катастрофа. Потому я подумал о тебе, Юлиан. Ты прочтешь ее, потому что ты «увидел».
— Ты возлагаешь на меня огромную ответственность, не знаю, смогу ли я с ней справиться.
— Знай, так было предначертано, так же как то, что однажды ты доверишь эту книгу вместе еще с одной важной рукописью рукам иноземца.
Юлиан снова с благоговением погрузился в чтение. Он восхищался текстом, написанным рукой самого Платона. Уже одно это опьяняло его. Он понял, что иерофант прав: здесь его судьба. И все его занятия философией были подготовкой к сегодняшнему дню. Сейчас Юлиан был готов. Он мог прочитать эту книгу. До самого конца.
358 год. Lutetia Parisorum
Юлиан любил Лютецию, или, как ее теперь называли, Париж. Он провел в Галлии четыре года, но этот город все еще удивлял его. Мягкий климат (по сравнению с теми местами, в которых ему приходилось бывать) успокаивал его. Море было не так близко, но давало о себе знать странной игрой ветра, порой доносившей потоки бриза.
Покинув Санс, Юлиан сразу устроился во дворце префекта, в приятном месте с видом на реку, которая разделяла город на две части и омывала небольшой островок. Островок формой напоминал корабль, готовый к отплытию. Взгляд терялся, следуя за течением реки, но всегда задерживался на небольшом холме, на вершине которого был лес, столь удивительный, что казался творением человеческих рук.
Юлиан узнал, что на этом холме галлы устраивали свои ритуалы, и не успокоился до тех пор, пока его люди не организовали ему встречу со священниками, называвшими себя друидами и проводившими эти сакральные и таинственные церемонии. Юлиан помнил, что еще Юлий Цезарь в своих «Записках о галльской войне» рассказывал о традициях этих народов.
Прошло много веков, но величие Рима проявлялось именно в таких вещах — в осторожном отношении к священным ритуалам других народов, присоединенных к империи, к иной культуре. Самой же римской культуры как таковой, можно сказать, уже не существовало. Воспетый латинский мир был не чем иным, как смесью разных цивилизаций, которые смогли сосуществовать именно благодаря взаимному приятию. Юлиан был убежден, что в этом должна заключаться сила империи, — дать людям возможность везде чувствовать себя как дома. Как в доме, защищенном Римом. Неслучайно восстания вспыхивали всякий раз, когда Рим нарушал это обязательство. Было трудно управлять такой колоссальной империей, но основой ее выживания могло стать только уважение и мирное сосуществование. Поэтому Юлиан не разделял стремления к установлению везде христианских законов и, самое главное, к насаждению единственной религии по всей империи. Трагической ошибкой его дяди, императора Константина, и вслед за ним кузена Констанция было установление господства вместо контроля и использование религии как инструмента власти. При этом они нарушили саму сущность христианства: возлюби ближнего своего как самого себя.
Юлиан думал, что он не сделает тех же ошибок. Его пребывание в Галлии послужит встрече разных культур и религий, а не борьбе и принуждению. Поэтому он хотел увидеть друидов, духовных отцов галлов и кельтских племен, которые, как сообщили ему приближенные, славились глубокими знаниями, свободой мышления и обладали большим авторитетом. «Власть, чтобы быть по-настоящему принятой, должна основываться на свободе выбора», — подумал Юлиан и сделал это положение основным в своей будущей деятельности кесаря.
Встреча с друидами произошла 31 октября во время Самайна, главного кельтского праздника, в последний день года по календарю кельтов. Для них в эту ночь земля и небо входили в контакт между собой и с потусторонним миром — миром мертвых. Нужно было умилостивить зиму — время, когда природа
