Я в ледяном декабре дрог до костей и писал;
Переменил я корабль, дальше в изгнанье спеша,
Верно, дивились на нас в Эгейских водах Киклады:
«Кто там под свист и вой в бурю слагает стихи?»
Странно теперь и мне самому, как при этом смятенье
Оцепененье ли чувств иль безумие этому имя,
Легче в привычных трудах делалось мне на душе.
Часто гоняли меня по волнам тученосные Геды,
Часто под взором Плеяд море вскипало грозой.
Или Гиады Австр в ливнях осенних топил.
Море врывалось порой в корабль — но и тут я, бывало,
Сам трепещу, а рукой стих за стихом вывожу.
Вот и сейчас: на ветру напряглись и стонут канаты,
Вижу, кормчий забыл искусство свое и, с мольбою
К небу ладони воздев, помощи ждет от богов.
Всюду, куда ни гляжу, только смерти вижу обличье,
Страхом пред ней смятены мысли, и в страхе молюсь.
Моря опасна вражда — берег опасней вдвойне.
В злобе они равны, и людей и моря коварство,
Вы как два близнеца, буря морская и меч:
Подстерегает клинок, чтобы кровью пришельца упиться,
Слева — варварский край, племена живут грабежами,
В войнах, в крови, в резне ищут добычи они.
Как ни бушует морской простор в неуемном волненье,
Зимних жесточе бурь жадные эти сердца!
Если твоих надежд не оправдали стихи,
Я писал их, увы, не в садах моих, как любил я,
Не по привычке былой, нежась в постели, слагал:
Дней коротких лучи уловляя, игрушка пучины,
Развоевалась зима и, напрасно грозя, негодует,
Что не страшится поэт, пишет и пишет стихи!
Может зима сломить смельчака — но пусть она, боги,
Только я кончу стихи, в злобе покончит с собой!
Разве до вас мне сейчас, до стихов и книжек злосчастных?
Я ведь и так из-за вас, из-за таланта погиб.
Что ж возвращаюсь опять к моим отверженным Музам?
Мало с меня, что за них был уже я осужден?
В час недобрый искать стали знакомства со мной.
Песни — причина того, что я и мое поведенье
Цезарем осуждены из-за «Науки любви».
Страсть к стихам отними и снимешь с меня обвиненья:
Вот наградой какой мой труд бессонный отмечен:
Я дарованьем своим лишь наказанье добыл.
Будь я немного умней, ненавистны б мне стали по праву
Девять ученых сестер, губящих собственных слуг.
Ногу неловкую вновь ставлю на тот же уступ.
Так побежденный боец возвращается вновь на арену,
Так поврежденный корабль в море выходит опять.
Может быть, как в старину Тевтрантова царства правитель,
Муза, навлекшая гнев, сама же его успокоит:
Песнями можно смягчить даже великих богов.
Цезарь и сам приказал авзонийским женщинам песней
Каждый год прославлять Мать в башненосном венце.559
Видеть которые век может единственный раз.560
Этих богов в образец возьми, милосерднейший Цезарь,
Гнев твой да будет смягчен ныне талантом моим.
Я не могу отрицать, что он справедлив и заслужен,
Но милосердье явить ты не мог бы, не будь я виновен:
Жребий мой повод тебе для снисхожденья дает.
Если бы всех, кто грешит, поражал Юпитер громами,
То без единой стрелы вскоре остался бы он.
Чистым, дождь разогнав, делает воздух опять.
По справедливости он отец и правитель бессмертных,
По справедливости нет выше его никого.
Ты, что зовешься отцом и правителем нашей отчизны,
Ты ведь и делаешь так, и нет никого, кто умеет
Власти поводья держать так же свободно, как ты.
Ты к побежденным врагам всегда бывал милосерден,
Хоть милосердья от них сам ты не мог ожидать.
Тех, кто когда-то посмел меч на тебя поднимать.
День окончанья войны прекращает и гнев твой мгновенно,
Бывшие недруги в храм вместе приносят дары.
И как солдаты твои, одолев противника, рады,
Я не столь виноват: мечом с тобой я не спорил,
