В срок надлежащий сравнял длительность ночи и дня.
Рвать фиалки в местах, где их не сеял никто.
Тысячью разных цветов луговины уже запестрели,
Птицы, нигде не учась, песни поют о весне.
Ласточка, чтобы с себя материнское смыть преступленье,
Злаки, что были досель бороздами скрыты Цереры,
Снова из почвы сырой нежные тянут ростки.
Там, где растет виноград, на лозе наливаются почки, —
Только от гетских краев лозы растут далеко!
Только от гетских краев рощи шумят далеко!
Ныне там время забав: уступает игрищам разным
Форум свою суетню и красноречья бои.
Там и ристанье коней, и с потешным оружием схватки;
Юноши, тело себе натерев, текучее масло
С мышц утомленных омыть девственной влагой спешат.600
Полон театр, там споры кипят, накаляются страсти,
Три, вместо форумов трех, нынче театра шумят.601
Те, для кого не закрыт Град и услады его!
Здесь же слежу я, как снег под весенними тает лучами,
Как перестали ломать крепкий на озере лед.
Море не сковано льдом, и по твердому Истру не гонит
Скоро сюда прибывать начнут и суда понемногу,
Возле Понтийской земли станет заморский корабль.
Тотчас к нему побегу, корабельщика встречу приветом,
Прибыл зачем, расспрошу, кто он, откуда приплыл.
Если не плыл по своим он безопасным водам, —
Редко кто так далеко из Италии по морю едет,
Редко заходят сюда, где им пристанища нет.
Греческим он языком владеет иль знает латинский, —
Где бы на бурных волнах Пропонтиды иль в устье пролива
По произволу ветров он не пустил паруса,
Кто бы он ни был, с собой, возможно, доставит он вести,
Мне перескажет молву иль хоть частицу молвы.
Цезаря, про годовой богу латинян обет!
Или, как ты, наконец, Германия буйная, пала,
Скорбной склонясь головой перед великим вождем.
Тот, кто расскажет про всё, о чем вдалеке я тоскую,
Горе! Ужель навсегда быть в Скифии дому Назона?
Этот ли ссыльный очаг Ларов заменит моих?
Боги! О, сделайте так, чтобы мной обитаемый угол
Цезарь не домом моим, но лишь тюрьмою считал!
Друг ученых мужей, поэзии первосвященник,
Чем ты занят, скажи, гения друг моего?
Спутник моей счастливой поры, ты много ли сделал,
Чтобы хоть частью одной с вами я жил и теперь?
Чье сотворенье творцу только на гибель пошло?
Делай, что в силах твоих, почитатель новых поэтов,
Имени моему в Риме исчезнуть не дай.
К ссылке приговорен поэт, не книги поэта —
Ведь бывало не раз: отец в далеком изгнанье,
А между тем сыновьям в Риме позволено жить.
Стихотворенья мои без матери, словно Паллада,
Были на свет рождены, племя-потомство мое.
Им удели, что теперь нет и отца у сирот.
Трех из моих детей со мною постигла зараза,
Но безбоязненно в дом можешь принять остальных.
Есть среди них и пятнадцать книг о смене обличья,
Если бы сам не погиб я до времени, верную славу
Я бы стяжал и для них, тщательно слог отточив.
Так они и живут без отделки в устах у народа —
Если в народных устах что-либо живо мое.
Только б они до тебя с края земли добрели.
Если строки мои прочесть найдется охотник,
Пусть он заране учтет, где я писал и когда:
В ссылке, в дикой стране. Кто об этом знает и помнит,
И подивится еще, как я мог в подобных лишеньях
Хоть такие стихи скорбной рукой выводить.
Да, надломили мой дар страданья, а дар мой и прежде
Сильным не бил ключом, скудную струйку точил.
В долгом застое сох, чахнул и вовсе погиб.
Вдосталь книг не найду, какие манят и питают, —
Здесь, вместо книг, поет звон тетивы и меча.
Нет по всей стране никого, кому бы я с толком
В уединенье ль уйти — нельзя: против гетов ворота
Тут на запоре всегда, город стена сторожит.
Слово порой ищу, или имя, название места —
Нет вокруг никого, кто бы верней подсказал.