О Деянира, зачем медлишь и ты умереть?
Родина наша, и ты, изгнанный с родины брат,
Ты, последний мой день, ты, последнее солнце, прощайте!
Сын мой и муж, — о, когда б мог ты и жить и прощать!
Я поняла, что добрее тебя и дикие звери;
Вверь я себя хоть кому, — хуже бы не было мне.
Эти строки, Тесей, я с тех берегов посылаю,
Где паруса твой корабль поднял, отплыв без меня,
Время сна подстерег, чтоб Ариадну предать.
Был тот час, когда вся земля росою стеклянной
Окроплена и в листве слышатся жалобы птиц.
В сонной истоме еще, до конца не сбросив дремоты,
Нету его! Но снова к нему протянула я руки,
Шарю по ложу, ищу ощупью — нету его!
Страх дремоту прогнал; с покрывал поднимаюсь в испуге
И покидаю, вскочив, ложе пустое мое.
Кудри, как были со сна, сбитые рву на себе.
Светит луна; я смотрю: неужели увижу лишь берег?
Кроме пустых берегов, нечего видеть глазам!
Мчусь то туда, то сюда, мечусь над морем без цели,
Громким криком «Тесей!» оглашаю я берег — и своды
Отзвуком имя твое мне возвращают тотчас;
Столько же раз, сколько я, тебя окликала окрестность,
Словно окрестность сама бедной хотела помочь.
Где над водою навис морем подмытый утес.
Я взобралась на него (придало мне силы смятенье),
Чтобы измерил мой взор дальше и шире простор.
Вижу оттуда (и мне послужили жестокие ветры):156
Чуть увидала его иль подумала, что увидала, —
Чувств не лишилась едва, сделалась льда холодней.
Но в забытьи нам боль не дает оставаться; от боли
Сразу очнулась и я, громко Тесея зову.
Руль поверни! Недобор есть на твоем корабле!»
Так я кричу и бью себя в грудь, возмещая мой слабый
Голос, и с каждым моим словом сливался удар;
Если не мог ты меня услыхать, то мог бы увидеть:
И, чтоб забывшим меня о себе хоть как-то напомнить,
Длинную жердь я нашла, белую ткань подняла.
Только когда ты скрылся из глаз, я заплакала горько;
Прежде от боли и мук было как камень лицо.
Что им осталось еще, как не оплакать меня?
Словно вакханка, когда Огигийский бог157 ее гонит,
Я одиноко мечусь, не подобравши волос,
Или сижу на холодной скале, уставившись в море,
К нашему ложу иду — оно нас приняло вместе
Лишь для того, чтобы мы порознь с него поднялись,
Трогаю вместо тебя — хоть это можно мне! — ткани,
Что сохраняют еще тела тепло твоего.
«Смяли тебя мы вдвоем, — ложе, двоих возврати!
Вместе к тебе мы пришли; почему же встали не вместе?
Где, вероломное, часть лучшая нашей четы?»
Что же мне делать? Как быть мне одной? Земля здесь пустынна,
Море со всех сторон окружает ее; мореходы
Тут ненадежным путем не поведут кораблей.
Но если даже пошлют мне корабль и попутчиков ветры,
Деться куда мне, скажи? Доступ в отчизну закрыт.
Пусть успокоит Эол ветры, — в изгнанье мой путь!
Мне не увидеть тебя, на сто городов разделенный
Остров Юпитера, Крит, с детства знакомый ему.
Ведь и отца, и страну, где отец справедливый мой правит,
Дав путеводную нить, чтоб она твой шаг направляла,
Чтобы в извивах дворца ты, победив, не погиб.
Ты говорил мне тогда: «Клянусь опасностью этой,
Будешь моей ты, пока оба мы живы с тобой».
Если меня схоронил мужа коварный обман?
Палицей тою же ты меня сокрушил, что и брата,
Клятвы, что ты мне давал, смерть отменила моя.
Помню не только о тех, которые ждут меня, муках —
Близкая гибель душе представляется в тысяче видов:
Смерти отсрочка сейчас тягостней смерти самой.
Жду, что вот-вот подойдут оттуда или отсюда
Волки, чтоб жадными мне тело зубами терзать;
Может быть, тигры живут лютые в этом краю,