Море порой, говорят, выносит огромных тюленей,
Да и от острых мечей кто защитит мою грудь?
Только бы в плен не попасть, не носить тяжелые цепи
Мне, чей отец — Минос, чья мать рождена Аполлоном,
Мне, кому женихом был — что же больше — Тесей.
На море брошу ли взгляд иль на сушу, на берег простертый,
Много опасностей мне суша и воды сулят.
Всеми покинута я здесь на съеденье зверям.
Людям, если живут здесь люди, я тоже не верю:
Ранили раз — и боюсь всех чужеземцев с тех пор.
О, когда б не погиб Андрогей и Кекроповым землям158
И от твоей, о Тесей, узловатой не пал бы дубины
Тот, кто частью был муж, частью — неистовый бык,
И не дала бы тебе я пути указующей нити,
Чтобы, руками ее перебирая, ты шел!
Что, распростертый, поил кровью он критский песок:
Рогом не мог он пронзить твое железное сердце,
Не было нужды в щите, грудь защищала тебя.
В ней ты носишь кремень, адамант некрушимый ты носишь, —
Оцепененьем зачем ты сковал меня, сон беспощадный?
Или уж пусть бы сошла вечная ночь на меня!
Ветры, жестоки и вы, выше меры угодливость ваша:
Чтобы ему угодить, слезы вы мне принесли.
И уверенья в любви — клятвы пустые слова.
Против меня вы одной в заговор все трое вступили:
Женщину предали вы, клятва, и ветер, и сон.
Значит, матери слез не увидеть мне перед смертью,
Воздух чужбины мое дыханье несчастное примет,
Тела никто из друзей не умастит моего?
К непогребенным костям слетятся птицы морские?
Не заслужила других я у тебя похорон?
И, среди внемлющих толп на возвышение встав,
Будешь рассказывать им о быке-человеке сраженном
И о пробитых в скале путаных ходах дворца;
Так расскажи и о том, как меня ты на острове бросил, —
Нет, не Эгея ты сын, не Питфеевой дочери Эфры:
Скалы и глуби морей — вот кто тебя породил.
Боги бы сделали так, чтоб меня с кормы ты увидел!
Может быть, грустный мой вид тронул бы взоры твои.
Как я припала к скале, в брызги дробящей прибой,
Как мои пряди висят, будто я скорблю по умершем,
Как мое платье от слез стало тяжелым, как в дождь.
Тело трепещет мое, как под бурей трепещут колосья,
Я не во имя услуг злосчастных моих умоляю, —
Пусть не будешь ничем ты мне обязан за них, —
Для благодарности пусть нет причин — но их нет и для мести.
Пусть не спасла я тебя, — все же за что убивать?
Тяжко тоскуя, к тебе через бескрайний простор;
Волосы я тебе покажу — их уж мало осталось, —
Просьбы прибавлю к слезам, пролитым из-за тебя:
Руль поверни, Тесей, возвратись, чуть изменится ветер,
Если тебе разобрать не удастся размытые строки,
Значит, кровью моей залито будет письмо.
В правой руке у меня — тростинка, меч обнаженный —
В левой: развернутый лист я на коленях держу.
Был бы жестокий отец видом доволен моим.
Я бы хотела, чтоб он при моей присутствовал смерти,
Чтобы виновник ее сам ее зрителем был,
Чтобы на раны мои смотрел сухими глазами
С ветрами жизнь проводить — не проходит даром такое.
Нравом владыка под стать подданным грозным своим.
Нот ему подчинен и Зефир с Аквилоном фракийским,
Буйный Эвр, и твои крылья покорны ему, —
И над пороком своим власти Эол не простер.
Много ли пользы, что я возвеличена именем предков,
Что средь родни назову даже Юпитера я?
Разве я не должна неженское это оружье —
Если бы раньше настал мой смертный час, чем злосчастный
Час, что с тобою меня соединил, Макарей!
О, для чего меня, брат, любил ты не братской любовью?
О, для чего я тебе больше была, чем сестрой?
Бога в горячей моей я ощутила груди.