граф его опередил.
Мач с криком отшатнулся, зажимая рассеченное предплечье, в следующий миг рядом оказался Вилл Статли и резко заломил раненому руку, заставив того выронить кинжал.
— Все никак не угомонишься, пес? — прошипел Вилл.
Наклонился, ухватил стонущего врага за волосы и уставился ему в лицо:
— Лучше бы ты вел с нами честную игру, сучий выкидыш!
Статли подобрал кинжал и рывком развернул голову графа влево.
— Передай привет Иуде, когда окажешься в аду!
Кто-то перехватил руку Статли, не дав ему полоснуть Хантингдона по горлу. Вилл зарычал, вырвался — и тут же опустил занесенный кинжал.
— Не надо, — тихо сказал Локсли.
— Робин, тебя что, слишком сильно шандарахнули по башке? Ты хочешь оставить этого клятвопреступника в живых?!
— Да... Брось!
Статли заколебался, но послушался.
— Надеюсь, ты все-таки сдохнешь, урод! — плюнув на Хантингдона, он откромсал кусок от его плаща и повернулся к Мачу.
Робин помог Статли обмотать предплечье парня и закрепить повязку; сын мельника то ругался, то бормотал, что все это пустяки.
— Уж конечно, могло бы быть и хуже! — согласился Дик, подводя двух пойманных лошадей. — Ты мог бы схлопотать кинжал в брюхо через свою жадность! Давайте, сматываемся отсюда, поживее!
Вилл с Кеннетом привели оставшихся коней, Кен подсадил Мача на одного из них.
— Правильно говорит фриар: кто слишком жадничает, тот рискует потерять все, — буркнул беспалый аутло.
Мач оскалил зубы, но смолчал. Он знал, что товарищи правы: он и вправду пострадал «через свою жадность», ему еще повезло, что он не кончил как Дэвид Хантингдон, валяющийся в ночи на деревенской дороге с двумя стрелами в плече.
Локсли тоже пришлось помочь забраться на коня, последним запрыгнул в седло Вилл, и под его лихой свист лошади рванули через поля.
— Отстань... — сердито пробормотал я, когда меня тронули за плечо.
Ей-богу, брат Тук просто напрашивался, чтобы его убили! Если он опять будит меня только затем, чтобы напоить очередным кошмарным травяным настоем, клянусь епископом Голией, я волью это зелье в его глотку!
— Джон... Парни вернулись!
— А?!
Я рывком сел и закрутил головой:
— Где... Оооо!
Это Оооо! вырвалось у меня при виде физиономии Робина Гуда — даже в слабом свете нарождающейся зари она выглядела бесподобно! Не говоря уж о том, что перепачканное землей лицо и руки Локсли делали его похожим на вампира, только что прорывшегося из могилы.
Поднявшись с помощью палки на ноги, я прислонился к дереву и с улыбкой смотрел, как Робин, прихрамывая, идет к нам через прогалину. Потом быстро окинул взглядом других стрелков — слава богу, все были здесь и, кажется, целы-невредимы... Кроме Мача, рука которого была обмотана куском окровавленной ткани.
Фриар мигом усадил парня у костра и принялся сматывать повязку, свирепо подавляя все его попытки сопротивления.
А остальные вольные стрелки тем временем столпились передо мной и принялись наперебой рассказывать о парилке, которую они устроили Хантингдону и его людям. Причем рассказ Аллана, который вместе со Стивом и Барсуком караулил с другой стороны деревни и пропустил основные события, оказался интереснее всех прочих.
Вот только главный виновник торжества почему-то глухо молчал, и, наконец, я даже встревожился, уж не отшибли ли ему мозги?
Устав подпирать спиной дерево, я шевельнулся, чтобы снова сесть, и тут что-то укололо меня в бок. Хей, чуть было не забыл! Ну, сейчас я его взбодрю!
Вытащив заткнутую за ремень серебряную стрелу, я протянул ее Локсли:
— У нас есть для тебя кое-что. Держи свой приз, вольный ворошиловский стрелок!
— Vivat! Vivat! — гаркнул от костра брат Тук, и все «волчьи головы» разразились приветственными криками.
Взяв у меня стрелу, Робин тупо уставился на нее — по-прежнему молча.
— Эй! — я начал всерьез беспокоиться. — Скажи что-нибудь, черт побери!
Но то, что сказал Локсли, застало меня врасплох.
— Пойду искупаюсь, — Робин отдал стрелу Дику и исчез в лесу — бесшумно, как настоящий вампир.
Я нашел его на берегу ручья, на том месте, куда мы обычно ходили купаться, ошиваясь в Фаунтен Доле. Продраться сквозь густой ольховник, удерживая тюк с одеждой в той же руке, что и палку, оказалось для меня нелегкой задачей, я наверняка наделал при этом шуму больше, чем стельная корова, потому что Локсли встретил меня на краю зарослей. Я отдал ему свою ношу, доплелся до поросшего мягкой травой сухого пятачка на берегу и улегся, бормоча сквозь зубы разные недостойные интеллигентного разбойника слова.
— Какого черта ты притащился? — гостеприимно осведомился Робин, швыряя мне тюк.
— Принес тебе одежду, — я положил голову на эту мягкую подушку. — Или ты собирался после купания снова вырядиться в свой грязный вурдалачий саван? А может, решил стать нудистом и побегать по лесу голышом?
Локсли не поинтересовался, кто такие нудисты. Он молча отошел на пару шагов и сел спиной ко мне, лицом к ручью, переливающемуся под рассветным солнцем, розовым, золотым и красным.
Если бы не густой ольховник, отсюда можно было бы увидеть мост, на котором мы с Робином так здорово подрались почти год тому назад. После той драчки физиономия Локсли выглядела почти как сейчас, но тогда он был гораздо веселее!
— Ты не позволил Виллу прикончить Хантингдона потому, что граф — твой отец? — без предисловий спросил я.
Не оборачиваясь, он кивнул.
— Одно дело называться «отцеубийцей» из-за того, что на твоих руках кровь отчима. А другое...
Убедившись, что Робин не собирается заканчивать фразу, я снова заговорил:
— Хантингдон с легкой душой отправил бы на тот свет всех вольных стрелков, а тебя — в первую очередь. Он сам виноват в том, что получил. Если бы не его лживость и жадность...
— Если бы не мое окаянное безрассудство, тебе не всадили бы в ногу болт и не рубанули бы мечом по плечу, а Мача... — Робин снова умолк, не договорив.
— Да-да-да! А если бы я не был таким дылдой, то не стукался бы о притолоки во всех питейных домах.
— Что? — он, наконец, обернулся и удивленно взглянул на меня.
— Ты точно так же ничего не можешь поделать со своим безрассудством, как я — со своим высоким ростом. Нет, можно, конечно, пригнуться, — я сел, невольно потирая шею при воспоминании о своих попытках слиться с толпой на состязании лучников, — но долго так не протянешь, чума и холера! К тому же, черт знает почему, но... ты нужен людям таким, какой ты есть. Будь ты рассудительным, степенным, благоразумным, вряд ли люд Ноттингемшира стал жертвовать бы деньги на твой выкуп, а вдова Хемлок не отдала бы тебе свое лучшее платье.
— Че-го?!
— То, что слышал, — я принялся неторопливо рассказывать о событиях последних дней, а Робин
