— Герр криминалькомиссар, на проводе комендант лагеря в Богушах, — сообщил дежурный телефонист.
— Соединяйте, — бросил в трубку обрадованный Шмидт и поудобнее устроился в кресле. — Да, Шмидт у телефона... Минуточку, записываю. — Он пододвинул к себе листок бумаги и, придерживая плечом трубку, записал: «Вчера вечером из лагеря военнопленных в Богушах, обезоружив часового, сбежали четверо советских военнопленных. Во время погони один из них убит. Остальным удалось уйти. Преследование продолжается...»
— Кто убит? — спросил Шмидт.
— Он вас не интересует, — раздался ответ.
— Я вами доволен, благодарю. — Шмидт положил трубку и по другому телефону набрал номер Хаймбаха: — Это ты, Лотар? Сегодня ночью первый пункт моего плана в операции «Егерь» выполнен... Не понимаешь?.. Только что звонил комендант лагеря в Богушах. Убежало четверо советских военнопленных... Ну да, я имею в виду его... Надеюсь, сегодня ночью он доберется до Белостока. Прикажи Махолю с девяти вечера быть на Фабричной. Когда тот придет, пусть Махоль позвонит мне и тебе. Только бы они не попались в лапы этим кретинам из жандармерии! Это может все испортить...
Шмидт встал, прошелся несколько раз по кабинету, потом открыл сейф, достал из него толстый скоросшиватель с надписью на обложке: «Секретно. Операция «Егерь» — и вложил туда листок с донесением коменданта. Посмотрел на часы. До вечера оставалось еще много времени...
Особняк номер шестнадцать на улице Фабричной казался совершенно необитаемым. Изнутри не раздавалось ни звука. Сквозь плотно зашторенные окна не пробивались лучи солнца. Было около двенадцати, когда огородами, со стороны улицы Полесской, к особняку подкрался какой-то человек и постучал в одно из окон. Скрипнула дверь.
— Сто тридцать семь, — шепнул он.
— Два, — ответил Махоль и открыл дверь.
Человек, вошедший в комнату, был выше среднего роста, худой, по виду ему можно было дать около сорока лет. Его лицо покрывала щетина, он, вероятно, несколько дней не брился. Беспокойные глаза с интересом рассматривали Махоля и обстановку комнаты. На нем был поношенный плащ, на ногах — стоптанные грязные ботинки. Не спрашивая разрешения, он опустился в одно из кресел, свернул самокрутку и закурил.
Махоль некоторое время всматривался в незнакомца, как бы оценивая его взглядом и пытаясь найти те внутренние особенности, которые выдавали бы в нем мастера своего дела. Агент прервал короткое молчание:
— Я пришел бы раньше, но где-то около Кнышина мы нарвались на патруль жандармерии, и нам едва удалось уйти. Окрестностей я не знаю, ориентировался только по карте. Пришлось долго плутать...
— Где остальные? — спросил Махоль.
— В селе Шеляховске. Спят в сарае.
— Не удивились, что уходишь?
— Нет. С какой стати?
— Перестань курить эту отвратительную махорку! Я не переношу ее запаха. Возьми хорошую сигарету. — Махоль протянул ему пачку с сигаретами, а затем набрал номер телефона. — Альфонс?.. Приезжай. Да! Раньше не мог, нарвались на жандармов. Позвони Лотару и забери его.
Агент сидел в кресле и с безразличным выражением лица курил сигарету. Было слышно, как возле особняка остановилась автомашина. В саду раздались шаги. Агент поднялся с кресла. Шмидт и Хаймбах в мундирах гестапо вошли в комнату.
— Хайль Гитлер! — Агент выбросил руку для приветствия, на что оба гестаповца не замедлили ответить, с интересом разглядывая его: ведь ему предстояло осуществить их дьявольский план.
— Вы говорите по-немецки? — спросил его Шмидт.
— Так точно, герр штурмбанфюрер.
— Откуда ты знаешь немецкий?
— Мой отец был немцем, а мать русская. Я родился и вырос в немецкой колонии на Волге.
— Как добрались?
— В следующий раз мне не хотелось бы участвовать в подобной операции.
— Почему? — Шмидт вопросительно взглянул на него.
— Не знаю, как вы там договаривались с комендантом в Богушах, но часовые стреляли довольно метко. — Он показал в плаще дыру от пули. — Одного, между прочим, убили... Потом эта жандармерия около Кнышина! Хорошо, что было темно, иначе бы не добрался сюда.
Гестаповцев несколько покоробила наглость этого человека. Они многозначительно переглянулись, и Шмидт сказал:
— Ты не новичок в нашей работе и знаешь, что такие мелочи иногда случаются. Однако к делу. Ты сотрудничал с нами раньше?
— Да.
— С какого времени? — продолжал расспрашивать Шмидт.
— С тысяча девятьсот тридцать четвертого. До этого работал с кем-то другим.
— Непосредственно в России?
— Да.
— А затем?
— В тысяча девятьсот тридцать девятом я прибыл в Белосток и здесь работал до июня тысяча девятьсот сорок первого года.
— Где?
— В спецуправлении по строительству военных аэродромов и приграничных укреплений.
— Кто с тобой поддерживал связь?
— Политическая секретная служба, отдел шесть А.
— Непосредственно Берлин? — с интересом спросил Шмидт.
— Нет. Управление в Кенигсберге. Восточная Пруссия ближе, и это облегчало связь.
Шмидт имел уже эту информацию, но предпочитал ее проверить.
— Знаешь коммунистов? — снова спросил он.
— Многих.
— Я имею в виду не личные знакомства. Знаешь ли их методы работы, организационные формы, идеологию?
— Это тоже знаю.
— Хорошо?
— Даже слишком.
— В этой игре ты будешь «коммунистическим деятелем» и должен иметь дело только с ними. А знаешь, какой это противник? Небольшая ошибка, недосмотр... — И Шмидт многозначительно приставил палец к виску.
— Так точно, понимаю.
— Я вижу, ты умеешь логически мыслить. Надеюсь, и на деле будет то же самое.
— Постараюсь.
— Как тебя зовут теперь?
— Юзеф Хартный.
— Верно, — кивнул Шмидт и подал ему фальшивый партбилет. Агент со знанием дела осмотрел его.
— Подходит? — спросил Шмидт.
— Профессиональная работа, — ответил Хартный, пряча в карман партбилет.
— В Белостоке тебе надо возобновить старые связи.
— Не знаю, кто остался, но если кто из знакомых здесь есть, то свяжусь с ними.
— Сейчас ты получишь адреса пяти новых «товарищей», — вмешался в разговор Хаймбах.
— Коммунисты? — спросил агент.
