Двое, кто любят друг друга, —                                                      это мятеж вдвоем. Это — сквозь чью-то ругань                                                     шепот, слышней, чем гром. Двое в сене и жимолости —                                                        это — сдвоенный Бог, это — всех нитей жизни                                                вальсирующий клубок. Двое, кто любят щемяще,                                                   это две сироты, ткнувшиеся по-щенячьи                                            в звездный подол красоты. Это читатели кожи,                                           это лингвисты глаз. Для понимания дрожи                                          разве им нужен подсказ? Простыни, смятые ими,                                           им драгоценней знамен. Вышептанное имя  —                                       выше великих имен. Это опасное дело.                                       Заговор, и большой. Это восстание тела                                         против разлуки с душой. Это неподконтрольно.                                             Это как две страны, слившиеся добровольно                                                  без объявленья войны. С гаденькими глазами                                               ждет, ухмыляясь, толпа скорого наказанья,                                    ибо любовь слепа. Но стоило ли венчаться,                                              если бы я и ты вдруг излечились от счастья                                                            всевидящей слепоты? Мир, где излишне брезгливо                                                            осмеяна слепота, может погибнуть от взрыва,                                                        воскреснуть — от шепота. 6 июля 1996

В АМЕРИКАНСКОМ ГОСПИТАЛЕ

Вот когда я смерти испугался, позабыв, что должен мир спасти, когда сняли с моей шеи галстук руки негритянки-медсестры. И когда я с жалобным намеком взглядом показал на туалет, шприц ее был тверд, а глаз — наметан: «Кровь — сначала». Вот и весь ответ. Эта четкость профессионалки, слезы не ронявшей на халат, сразу показали мне, как жалки те, кто жалость выпросить хотят. Но на чем Россия продержалась, что ее спасает и спасло? Христианство наших женщин — жалость, горькое второе ремесло. Что я вспомнил? Детство, Транссибирку, у плетня частушки допоздна, а в американскую пробирку кровь моя по капле поползла. Где-то в Оклахоме и Айове неужели высохнет душа капельками русской моей крови, всосанными в землю США? Новая Россия сжала с хрустом и людей, и деньги в пятерне. Первый раз в ней нет поэтам русским места ни на воле, ни в тюрьме. На Кавказе вороны жиреют, каркают, проклятые, к беде. Но в России все-таки жалеют, как не могут пожалеть нигде.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату