ведется постоянная слежка. Однажды его вызвала начальница. Андрей Викторович вошел, запыхавшись от быстрой ходьбы. Он только что вышел из класса после урока.
– Присядьте, сударь. – Начальница величественным жестом показала на стул. Сама, по обыкновению, расположилась за своим столом в вольтеровском кресле.
Хорошевский сел и принялся быстро листать записки, которые он приготовил, чтобы довести до начальствующего уха. Но собеседница жестом остановила его.
– После, Андрей Викторович, после. Сейчас поговорим о другом. Ей-богу, даже не знаю, как и начать. Ведь вы человек порядочный, благонамеренный.
Хорошевский непонимающе смотрел на начальницу.
– Мне неприятно говорить вам подобное… Одним словом… не кажется ли вам, что вы выделяете своим излишним вниманием одну из учениц, точнее, пепиньерку Института?
Начальница выразительно замолчала. Хорошевский не мог поверить своим ушам. Наконец смысл обвинения был им вполне осознан. Он покраснел и тяжело задышал. Снял и снова надел пенсне.
– Сударыня, нелепость обвинения столь очевидна, оскорбительна для меня, что я даже не сочту своим долгом объясняться. Ибо объясняться мне не в чем. Могу только твердо пообещать вам, что если мое поведение недостойно, по вашему мнению, или по мнению иных лиц, то я тотчас же, прямо сегодня оставлю ваше учреждение!
– Помилуйте! – Начальница подняла со стула свое грузное тело и прошлась по кабинету. – Я вовсе ничего не имела в виду. Это просто дружеское предупреждение. Вы человек молодой, эмоциональный. Будьте более сдержанны, прошу вас. Это и в ваших интересах, и в интересах юной особы.
После этой унизительной беседы в кабинете начальства Хорошевский стал сторониться Аполонии, дабы не вызвать более нелепых и недостойных слухов. Бедная девушка, не понимая причин своего отлучения, не находила себе места, мучилась вопросами и не находила ответа. Именно теперь в ее голове созрел замечательный план. Она представила себе, как было бы замечательно основать учебное заведение на принадлежащие ей деньги. Сделать все, как в Институте, но только чтобы атмосфера там была добрее и душевнее. Девушка жаждала поделиться такой замечательной идеей с Хорошевским, но он то был занят, то бежал на другой урок, то вокруг него толпились девочки. Словом, не подступиться. И тогда Аполония решилась на отчаянный шаг. Она написала Хорошевскому маленькую записочку совершенно невинного содержания, прося дозволения побеседовать и объясниться.
Однажды после одного из уроков Аполония, проходя мимо кафедры Хорошевского, положила пред ним свою тетрадь, якобы для проверки. В тетрадь была вложена записка следующего содержания: «Андрей Викторович! Прошу Вас уделить мне несколько минут для разговора, чрезвычайно важного для меня. Всего несколько минут, и без посторонних глаз и ушей. А. М.».
Аполония еще не дошла до двери, как случилось непредвиденное. Ученицы, распахнув дверь, устремились в коридор. Сквозняк, ворвавшийся в класс, подхватил листочки, кем-то забытые на парте, бумажку на полу, тетрадку Аполонии. Под напором ветерка злополучное письмо, как легкая бабочка, вылетело и приземлилось прямо у ног Тепловой, которая уже выплывала из кабинета.
Несмотря на возраст и полноту, классная дама довольно ловко подхватила листок, мгновенно пробежала его глазами. Аполония обернулась именно в тот миг, когда Теплова оторвала торжествующий взор от письма, пронзила взглядом девушку, а затем с усмешкой уставилась на ничего не подозревавшего Хорошевского. Колени Аполонии подогнулись, когда классная дама, со всей скоростью, на какую только была способна, бросилась в кабинет начальницы.
Прошло довольно много времени, прежде чем вызвали Аполонию. Когда она вошла, ее взору предстала ужасающая картина: начальница, Теплова и Андрей Викторович сидели красные и возбужденные. Хорошевский при виде девушки протянул ей злополучное письмо и спросил усталым и умоляющим тоном:
– Мадемуазель, пожалуйста, объясните!
Аполония хотела что-то сказать в ответ, но не успела и рта открыть. Ее взгляд встретился со взглядом классной дамы.
– Что бы ты тут, милочка, ни говорила, мы-то знаем, что скрывается за этой запиской. Порок, неприличное, недостойное поведение. Позор! Вон ее из Института, вон! Таким распущенным, растленным особам не место в приличном заведении.
– Позвольте, вы не можете голословно обвинять девушку! – резко запротестовал Хорошевский.
– А вам, сударь, следовало бы о себе побеспокоиться! Мыслимое ли дело! Разводить амуры в стенах такого почтенного учреждения!
– Да в своем ли вы уме! – не выдержал Хорошевский.
– Я-то в своем уме и на своем месте останусь. А вот вы, сударь, теперь намаетесь место искать. Отсюда вас точно попросят да мало куда возьмут с такими-то рекомендациями! – злорадно выпалила Теплова.
– Господа! – вмешалась начальница. – Умерьте свой пыл и давайте рассуждать по существу предмета.
Но дальше рассуждать не удалось. Аполония поняла, что из-за ее безобидного письма Хорошевский потеряет место и погубит свою репутацию, а ее выставят с позором вон из Института. Она побледнела, стала хватать ртом воздух, а затем упала без сознания посреди кабинета.
Глава 12
Сердюков, несмотря на то что уже была ночь, решил тотчас же обследовать пансион. Он наскоро съел ужин, предложенный хлебосольной хозяйкой. Но сегодня трапеза не доставила ни ей, ни ему никакого удовольствия. Кусок в горло не лез за столом в доме, где пропал хозяин и добрый товарищ. Покончив с ужином, он осмотрел просторную директорскую квартиру, а затем двинулся в классы и дортуары. Аполония сопровождала гостя. Они осмотрели все помещения, стараясь не привлекать внимания девочек и не будоражить их любопытство. Затем перешли на чердак, в коридоры, бельевую, столовую, кухню, дворницкую, сараи и прочее. Оставались подвалы. Следователь, вооружившись фонарем, решил их тоже обследовать.
– Что у вас там? – спросил он, уже спускаясь по лесенке вниз.
Аполония оставалась наверху.
– Ничего особенного. Мы там почти не бываем. Они не обустроены, руки не дошли, да и средств пока нет, чтобы привести их в порядок.
Ползая по темным и сырым подвалам, Сердюков удивлялся, насколько они оказались обширны. Тусклый свет фонаря выхватывал стены подземелья, какой-то старый хлам под ногами. Шаги его звучали гулко. Пахло сырой землей, как будто там рылись недавно.
После путешествия по подвалу Константин Митрофанович с особым удовольствием вернулся в ярко освещенные комнаты. Его встретили сестры, Аполония и Аделия.
– Что-нибудь нашли, увидели? – тревожно спросила Аполония.
– Ничего, что прояснило бы ситуацию, – уныло констатировал полицейский. – А что, у вас в подвале ведутся какие-то работы?
– Нет, впрочем, может быть, там что-то оставалось от прежних хозяев. Помнится, тут вроде замышлялись какие-то переделки, да не осуществились.
– А кто прежние хозяева?
– Я мало о них знаю, покупку осуществлял Андрей, а помогал ему Антон Иванович, ведь мои деньги тогда у него в банке лежали.
При упоминании имени мужа Аделия невольно тяжко вдохнула, но не проронила ни слова, боясь помешать беседе.
– Помню только, что сделка получилась не сразу. Неожиданно появились какие-то другие покупатели, которые тоже пожелали именно этот дом. Хотя можно было купить и другой, правда, немного дальше от реки. Но мы уже внесли часть денег, завезли некоторое имущество, дали объявление в газетах, красочно расписав именно эти места. Пришлось даже заплатить больше, чем изначально уговаривались.
– Вероятно, мне придется познакомиться с купчей и прочими документами о сделке и пансионе в целом.
– Разумеется, все документы в кабинете, в сейфе. Вы можете изучить.
На следующий день Сердюков полдня копался в документах. Ему помогал кот Жалей. Животное просто
