Лобастова» – уместим. Уместим!
– Ну, ладно, – сдался Ковригин. – Пойду спать. Устал…
Спать он, правда, сразу не пошёл. Уселся на крылечке кухни. Перекурил. Невесомые, как в венском лесу, опадали желтые листья…
Было уже темно, но проходивший мимо забора Ковригина человек увиделся ясно. Шел он в плащ- палатке с опущенным капюшоном, но в красной бейсболке, освещал себя и листья под ногами здоровенным фонарём.
После возвращения из Среднего Синежтура Кардиганов-Амазонкин в беседы с Ковригиным не вступал.
46
Утром Ковригин снова увидел Кардиганова-Амазонкина, плащ-палатку тот нынче оставил на вешалке, а прогуливался в синем тренировочном костюме с красными оповещательными словами на груди «Школа олимпийского резерва» и белым на спине – «Бордовских».
– Александр Андреевич, – поинтересовался Амазонкин, подойдя к калитке, – что это вы дрова-то носите? Эвон нынче какая жара!
– Печку протоплю, – хмуро сказал Ковригин. – Обещали заморозки. Профессор по телевизору обещал.
– Это какой профессор? – захихикал Амазонкин. – Это который в прогнозах торгует таблетками от поносов и запоров? А тем, у кого поносы или запоры, не всё ли равно, какая погода на дворе? Нашли кого слушать! Не будет заморозков. Опята вот-вот пойдут…
– Откуда вы знаете? – спросил Ковригин.
– От рыболова слышал.
– Какого рыболова?
– Того, который сидит у бывшей плотины на том берегу пруда под брезентовым шатром. Жаль только цаплю отогнал. А так знает обо всём. И обо всех…
– А с чего вы решили, – спросил Ковригин, – что он рыболов?
– А кто же он, если не рыболов?! – удивился Амазонкин тупости Ковригина. – Он же сидит с удочкой, даже отправлять нужду не ходит. И бутылка при нём. Вчера угостил. Тогда-то и сказал про опят. Я предложил сыграть в шахматы. Он отказался. Боялся упустить стерлядь.
– Понятно, – сказал Ковригин. – Пойду всё же протоплю печь.
– У вас будут гости… – предположил Амазонкин.
– Может быть, может быть… – пробормотал Ковригин, полагая, что на этом беседа с соседом, нынче вежливым и тихонравным, закончится.
Но Амазонкин будто вцепился в штакетины калитки с намерением вымолить у Ковригина нечто важное для себя.
– Александр Андреевич, – произнес Амазонкин искательно. – И она? Не исключено?..
– Не исключено, – важно сообщил Ковригин, – что и она…
И удалился с охапкой дров в дом. Выяснение того, был ли Кардиганов-Амазонкин в Среднем Синежтуре, а потом и в Журино, и если именно он и был там, то как он там оказался и что делал, Ковригин решил отложить. До поры, до времени. Или вызнать об интересующем его без допросов Амазонкина. А вдруг он и сам обо всём проболтается.
Итак, Амазонкин ожидал Её. Но если именно по Её поручению (просьбе) Амазонкин пробирался в Синежтур, он должен был встретиться с Ней с донесением или рапортом. Но, возможно, поводом для его путешествий был иной посыл? И при чём тут «Школа олимпийского резерва» и какой-то (или какая-то) Бордовских?..
– Александр Андреевич! – услышал он крик Амазонкина. – Александр Андреевич! Она прибыла! Какая женщина! Но с ней водитель!
Амазонкин снова стоял у калитки восторженный, но, похоже, и расстроенный. «Не сама ли госпожа Быстрякова вызвалась нас посетить?» – пришло в голову Ковригину. Но сведение о водителе и его расстроило. Обеденные хлопоты на кухне усложнялись. «Ещё и водителя кормить!».
Амазонкин дышал тяжело, но он ведь на самом деле обогнал автомобиль. Или какое иное транспортное средство. Скажем, мини-дирижабль. Отчего бы госпоже Быстряковой и не позволить себе экзотическую прогулку?
Но нет, на улицу Ковригина въехал «ауди-универсал». И курьером вышла из него Натали Свиридова. Водитель, названный Колей, доставил к домику Ковригина коробку с принтером. Свиридова, в белосеребристом плаще, красных сапожках, красном же шёлковом шарфе (русые с медью волосы спадали на плечи), была хороша, и казалось, что унылая пора сумела золотом берёзовых листьев именно для её ног выстелить солнечные тропинки («Фу ты, красивости какие!» – подумал Ковригин). Но он любовался Свиридовой. И был рад ей. Хотя отчасти и растерялся.
– Время обеденное, – сказал Ковригин. – Надо накормить вас.
– Не вздумай хлопотать, – сказала Свиридова. – Мы сытые и не от мира сего. Коля вот яблоками может удовольствоваться и домой их набрать. А я обойдусь без хлеба насущного. У меня талия. И что ты стоишь болван болваном. Иди, чмокни в щёку.
Ковригин подошёл к Свиридовой, чмокнул, но не в щёку, её губы прижались к его губам, их языки нашли друг друга, и приветствие знакомых людей могло продолжиться с метаморфозами. Но Свиридова, будто вспомнив о чём-то или ощутив мечтательный интерес Амазонкина, отстранила от себя Ковригина, чуть ли не оттолкнула его от себя, сказала:
– Ну, здравствуй, Саша! Чмокнул и чмокнул. У меня к тебе дело. Забирай принтер – и к компьютеру. Времени у нас мало.
– Я могу идти? – спросил Амазонкин. Ладони его были всё ещё приклеены к штакетинам калитки.
– Идите! – приказала Свиридова.
– А почему не она… – робко начал Амазонкин.
– На это были причины, – холодно сказала Свиридова.
«Неужели она, – удивился Ковригин, – знает о Лоренце Козимовне Шинэль…»
«Напросилась, – вспомнились Ковригину слова Дувакина. – Сама напросилась».
– Сашенька, я и впрямь спешу. И машина не моя, а Театрального общества. Она ко мне прикреплена, но держать долго я её не могу.
– Ну да, ты же государственный человек…
– Я так забронзовела и постарела?
– Потом отвечу, – сказал Ковригин и отправился к компьютеру.
– Один экземпляр пьесы испеки для меня!
– С чего бы вдруг? – спросил Ковригин.
– Бумаги я привезла много, и я помню машинописный экземпляр сочинения, там над названием «Веселие царицы Московской» ручкой было выведено: «Посвящаю Н. С.»
– И что? – спросил Ковригин.
– Потом ты эти слова зачеркнул и вывел: «Посвящается моему давнему приятелю Ю. Б.» И будто бы передал ему право распоряжаться сочинением.
– Было такое, – кивнул Ковригин. – По пьяни и из сострадания к нищему Блинову. Ты хочешь, чтобы я восстановил посвящение тебе?
– Да, – сказала Свиридова.
– Для тебя это важно?
– Важно, – сказала Свиридова.
– Хорошо, – сказал Ковригин. – А пока гуляй, подставляй лицо солнцу…
– Сначала я всё же прослежу, появится ли посвящение «Н. С.»
Появилось. Ковригин взглянул на присевшую рядом Свиридову. Принтер выталкивал из себя страницу за страницей, и он был принтер-спринтер, через полчаса работу свою должен был закончить, а стало быть, и отпустить Свиридову в Москву или Эдинбург. А Ковригину отчего-то возжелалось, чтобы общение со Свиридовой продолжилось.
– Что ты на меня так смотришь? – спросила Свиридова.
