квартиры. Или злокозненного подполья. Смешно. Если он, Ковригин, вызвал у кого-то в городе интерес или опаску, проще простого было бы в минуту (смотри сериалы) навести о нём справки в банках данных и добыть сведения для упреждений действий неопознанного пока пришельца. Будто бы Василия Караваева. А ведь он прошел фейс-контроль у самого тритонлягуша Костика…
Смешно. И забавно.
– Деликатный вопрос… Любезный… э-ээ… – имя собеседника никак не могло вылететь из Мамина- Сибиряка.
– Я вас слушаю, – сказал Ковригин.
– Так вот, деликатный вопрос… Почему вы, любезный, решили сделать ставку на Древеснову?
– Откуда вам известно… – Ковригин остался сидеть с открытым ртом.
– Весь город взбудоражен, – выдохнул Мамин-Сибиряк.
– Не знаю я никакой Древесновой! – резко заявил Ковригин. – Ни здесь, ни в Москве. Просто я…
Ковригину захотелось рассказать историю своей сегодняшней глупости, но он замолк. Говорил Николай Макарович Белозёров, пытаясь нечто, явно несущественное, внушить Ковригину, а Ковригин слушал его в полуха, была бы возможность, и вовсе бы выключил звук. Рассматривал Николая Макаровича. Был Николай Макарович белобрыс, в молодые годы, видно, ходил кудряшом, таким – васильки в козырек кепки и гармонь в руки, теперь же, в свои сорок с лишком, он облысел, но голову не выбривал, имел локоны над висками, живостью светлокарих глаз и энергией повадок вызывал мысли о расторопном хозяйственном мужике, хитроване, удачливом в отношениях как с дамами (бабами), так и с дельцами всех сортов. Ему и в затеях с выгодами наверняка мыла много не требовалось, а в больницах сёстры уколы делали без очереди. Собственное ли любопытство заставило его подсесть к Ковригину или же он был отправлен к нему дипломатом, Ковригин понять пока не мог.
– Нет никакой Древесновой! – рассмеялся Ковригин. – Это моя блажь и фантазия. Фантом! Я такой фамилии в жизни не слыхал!
– Тем не менее, – грустно сказал Николай Макарович, – этот ваш фантом три часа назад вписан в программу спектакля. Пусть и карандашом.
– То есть как? – растерялся Ковригин. – Я смотрел программку…
– У вас, видно, маленькая, – сказал Белозёров. – А она вписана в большие…
– Откуда?
– Оттуда! – сказал Белозёров. – И я до нынешнего дня не слыхал такой фамилии. Однако оказалось, что проживает в Синежтуре Полина Петровна Древеснова. Она то ли во вспомогательном составе театра крутилась. То ли летом играла с дачными любителями. Прямо как Нина Заречная. И вот три часа назад, неожиданно и для режиссёра, её ввели в спектакль. Причём дали чуть ли не четыре роли. Автор, изощрённый, наворотил ужас сколько персонажей, а режиссёр их не укоротил. И многие играют по пять ролей. Вот и никому неведомой Древесновой – подарок. Не все со словами, но роли, костюмы и фамилия в программах. Да ещё и при комиссиях! При экспертах.
– Три часа назад я спал, – задумался Ковригин.
– При чём тут ваши сны! – резко сказал Белозёров. – Вы объявили о своём решении поставить на Древеснову куда раньше!
Теперь замолк Белозёров. Возможно, посчитал, что тон разговора выходит невыгодным для утоления делового любопытства. Но, скорее всего, понял, что сболтнул лишнего, а открывать, каким манером добыты сведения о ставке на Древеснову, глупо, или он просто не имел на это права.
Ковригин же собрался сказать, что он и вовсе не намерен участвовать в каких-то дурацких ставках, тем более что ему неизвестны их смысл и цели, но убоялся, что Белозёров примется разъяснять эти смыслы и цели и он, Ковригин, вляпается в чужую и совершенно ненужную ему игру. Тут же вспомнил про гардеробный номерок и посчитал, что после спектакля (если досидит до конца) и решит, именно при незнании смыслов и целей, – выбрасывать ли ему оплаченный жетон или же опустить его, куда будет предложено.
– Вы собирались побывать в Журине? – спросил Белозёров.
– Да, – кивнул Ковригин, хотел было добавить: «Но при вас я об этом не говорил», однако сказал: – Я уже расписание автобусов посмотрел…
– Могу дать вам водителя и автомобиль, – сказал Белозёров. – Я в здешних палестинах заместитель градоначальника по автостоянкам и гаражам, особенно подземным…
И Белозёров одарил Ковригина визитной карточкой.
– Но если вы явитесь в Журино просто так, – сказал Белозёров, – вы сможете увидеть усадьбу и дворец лишь из-за забора. Забор, правда, красивый.
– То есть?
– А то и есть, – сказал Белозёров. – Журино – нынче частное владение. А владелец его – человек значительный и строгих правил. Попасть в усадьбу и уж тем более в помещения дворца можно только с его позволения. В особенности потому, что во многих залах и комнатах идут ремонты и перестройки ради романтических целей хозяина…
– Небось и подземные гаражи предусмотрены…
– Не без этого, – кивнул Белозёров.
– У меня журнальное удостоверение, – сказал Ковригин.
– Ему ваше удостоверение!.. – усмехнулся Белозёров. – Он им разве что… Впрочем, он эстет. Учился и в Сорбонне. Ну, ладно… Журналисты ему обрыдли. Обличают его в искажении исторической сущности здания. И, по его понятиям, вторгаются в интимную жизнь… Тут к нему как-нибудь по-человечески надо подъехать… Скажем, вот, мол, дед или отец были здесь в эвакуации, остались их записи и рассказы с интересными подробностями… Ведь могли быть у вас такой дед или отец?
Ковригин помрачнел.
– Подъезжать я ни к кому не намерен. Найду способы выполнить то, что мне надо. Не в первый раз…
– Вряд ли, – покачал головой Белозёров. – Вы не в Москве.
– И кто же этот влиятельный хозяин с романтическими целями?
– Среди прочего, по материнской линии он из рода Турищевых-Шереметевых. Якобы имеет доказательства. Полагаю, будет нынче в театре. Да! – будто бы только что вспомнилось Белозёрову. – Банкет и приём випгостей устраивают сегодня в Журине. Пофуршетят после спектакля в театре, а потом сливки отвезут в Журино. Там ночь с фейерверками.
– Отвезут в каретах или на танках? – спросил Ковригин. – Или на подводах?
– Шутить изволите, молодой человек! Хотя Острецову позволительны и кареты, и танки. Но я-то вспомнил о приеме из расположения к вам. Вы понравились моим барышням. Было бы неплохо, если бы вы подошли к ним в антракте… А вот в обоз к Журину пристроить я вас не смогу. Хоть вы из Москвы и с удостоверением…
– Естественно, я же зритель из «уголочка»…
– Можно сказать и так…
Куранты буфетных башен устроили перезвон. Пооткрывались черные, точно печные, дверцы, из них повыскакивали неведомые Ковригину зверушки (ящерки? или тритонлягуши? – мелькнула мысль), произвели ласковые теноровые звуки и скрылись в своих дуплах.
– Приглашают в зал? – спросил Ковригин.
– Нет. До звонков ещё пятнадцать минут, – сказал Белозёров и встал. – Спасибо за компанию. А у меня как раз на эти пятнадцать минут дело. Вы уж подойдите в антракте к моим барышням-сударыням. Одна из них – Вера, другая – Долли.
– Я помню, – кивнул Ковригин.
А сам думал: что это за зверушки такие вместо кукушек или, скажем, здешних певчих птиц проживают в башенных дуплах? Или в дуплах вообще? Обслуживали куранты явно не белки. А что делать на деревьях ящеркам или тритонлягушу? И тут до него дошло, откуда вдруг возникла в нём странная фамилия – Древеснова. Из словосочетания, из зоологического понятия – «древесная лягушка». В одной из южных стран – Пипа. А Древеснова, о коей он не знал и не ведал, – Полина Петровна. П. П. Фу ты! Опять! Кто о чём, а вшивый… Кроме глупости и игр воображения, свойственных ему, фантазёру с детсадовских лет, могло
