точка отсчета скрывалась где-то в недрах большой установки. Рраз... Потеря ориентации, тьма – и пространство схлопнулось: стены сдвинулись, потолок опустился. Оба сидели посреди салона, рядом валялся на боку стул, в недалеком прошлом привинченный к полу. Складывалось впечатление, что его вывернул из гнезда кто-то очень здоровый.
– Что вы сделали? – раздался обвиняющий голос Фесписа. – Вы все тут разнесли, раскидали посуду, повалили мебель! Портите имущество «Антираспада»!
– Феспис, заткнись, – подняв щиток шлема, попросил Норберт.
Он давно уже заподозрил, что Феспис подался в диссиденты не потому, что на Хальцеоле до денорского вторжения было такое уж сволочное правительство (хотя оно, конечно, сволочное, никто не спорит), а потому, что просто не мог смотреть на окружающий мир без негодования. Главным для него было – возмущаться и критиковать, повод приложится. Когда Феспис находился на территории, где имелась какая ни на есть официальная власть, естественной мишенью для него становилась эта самая власть, но сейчас корабль пребывал в ничейном пространстве – и большая часть нападок Фесписа обрушивалась на руководителя экспедиции. То есть на Норберта.
– Ага, мне всегда велят заткнуться, – кивнул Феспис. – Из-за вашего эксперимента весь корабль ходит ходуном!
– Не весь, а только мебель в салоне, – поправила Илси. – Аппаратура в порядке, я после первого раза проверяла. Это ударная волна, как обычно при раскрытии гиперканала. Чем больше масса объекта, тем она сильнее.
– Черт, как же я не учел, – с досадой пробормотал Олег, уже успевший снять шлем.
Кроме двух упавших со стола небъющихся чашек, вмятины в пластиковом покрытии стены и пострадавшего стула, разрушений не было. Ударная волна оказалась слабенькая, не прошла дальше салона.
Вскоре Олег сделал расчеты, необходимые для переброски звездолета, потом отправил в систему Лау- 059 зонд, чтоб определить координаты точки прибытия, – и «Антираспад» исчез из системы Дилы-Мореды. Теперь на экранах внешнего обзора неистово сияло громадное голубое солнце, вокруг которого вращались редкие каменные обломки. Планет у Лау-059 не было, только пояс астероидов.
Прежде чем пошли на сближение, Олегу пришлось отключить дюжину ловушек, рассчитанных на вторжение незваных гостей. Перечень этих ловушек компьютер стационарной установки выдал без протестов: видимо, предполагалось, что тот, кто имеет доступ к пульту, безусловно «свой». Нырнув в черный кратер километрового диаметра, корабль миновал туннель, прошел через шлюз и опустился на пол в необъятном пустом ангаре. Тускло блестели металлические плиты, в затопленных тенью нишах застыли ремонтные механизмы. Потолок был расчерчен на квадраты – темные и светящиеся, в шахматном порядке.
– Столько веков прошло, а все действует, – озираясь, прошептала Аманда.
– Энергию вырабатывает генератор Алексеева-Дэйверса, – объяснил Олег. – Подзаряжается от звезды, так что с этим без проблем.
– А мы далеко, ребятки?
– Далеко от чего?
– От обитаемых миров.
– Не очень. Отсюда рукой подать до Рувы, Иты, Маана. Непосещаемый островок в густонаселенном секторе.
– Почему непосещаемый?
– Потому что здесь нет ничего интересного. – Окинув взглядом ангар, он ухмыльнулся. – По крайней мере, все так думают.
– Печальное место, – тихо сказала Илси. – Мрачное...
– Ничего, мы все тут по-своему оформим, в современном стиле. – Аманда, вначале тоже притихшая, уже воспрянула духом. – Этот самый... перебрасыватель, он ведь теперь нам принадлежит? Нам! Я вот только до сих пор не пойму, ребятки, как мы с его помощью человечество осчастливим... Зато здесь нет никаких налоговых, чтоб содрать за него как за недвижимость!
– Прежде всего мы должны хорошенько его изучить, – произнес Норберт. – Узнать, что он в принципе может... Кстати, Олег, как он называется?
Компьютерщик пожал плечами:
– Черт его знает... Нигде не попалось. Установка – и все.
– Хм... Перебрасыватель – он и есть Перебрасыватель, – после секундного раздумья заметила Аманда. – Зачем его еще как-то называть?
Глава 19
Харо Костангериос, Премьер-Губернатор Валены, дождался, когда за Саверьяном закроется дверь, и только потом, угрюмо выругавшись, полез в нижний ящик стола за бутылкой виски. Если от неразбавленной ликилы по жилам разливался огонь, кружилась голова, в глазах троилось, то виски делало Премьера злым и возбужденным. Все они – дерьмо. И Саверьян, и Нилсак, и Агутов, и Паринава... Думали, что смогут держать его за дурака, потому и взяли его сторону.
Действительно, пока не были объявлены окончательные результаты выборов и Харо Костангериос оставался всего лишь губернатором Чантеомы, одним из двадцати с лишним претендентов на высший пост, он исправно изображал дурака. Не перед простыми смертными избирателями, естественно, а перед закулисными воротилами – избирателями истинными. Он сумел убедить их в том, что лучшей кандидатуры не найти. У него есть все: мужественная, представительная наружность, великолепно поставленный голос, набор первосортных улыбок, бесценное для хорошего политика умение создать у собеседника иллюзию, будто обещание равняется действию. Вдобавок он готов удовлетвориться внешним блеском власти, не намерен лезть в святая святых «серых кардиналов» и ломать не им заведенный порядок. Его интересуют женщины, банкеты, выпивка. Он будет первоклассной ширмой. Давний скандал вокруг Чантеомского Тренажера, который подстроили его чертовы детки, сработал на него: Харо Костангериос показал себя человеком, которого нетрудно одурачить. В итоге, несмотря на то что он не был стариком и мог похвастать отменным здоровьем, именно его избрали Премьер-Губернатором.
Теперь Харо Костангериос готовился к борьбе за реальную власть. Среди всех этих неприметных, но влиятельных типов, к мнению которых глава государства обязан прислушиваться, нет настоящего единства. Каждый гнет свое, каждый играет против всех (что не мешает им играть дружной командой против рядовых валенийцев – доверчивого многострадального электората). Иногда возникают кратковременные союзы. Пока что Премьер присматривался, наблюдал, отмечал в уме слабые места своих тайных боссов. Они крупно просчитались – Харо Костангериос не дурак.
Завинтив пробку, убрал бутылку в ящик. Стол был древний, императорский: столешница из черного, с разноцветными искрами, редчайшего минерала лежала на четырех массивных золотых лапах с серебряными когтями. Отныне этот стол принадлежит ему. Как и весь Соледад, как и вся Валена... Он много чего сможет сделать, и никто его не остановит.
Премьер уже приступил к осуществлению кое-каких своих заветных желаний. Например, ему очень хотелось расквитаться с Карен Мьян. Сначала он ее изнасилует, потом поджарит на медленном огне. Вопрос только в том, чтоб ее найти... Пользуясь своим нынешним положением, он отправил на Шелкону одного из лучших агентов Валенийской Службы Безопасности. Тот побывал в Замервейском университете и обнаружил, что про Карен Мьян там вообще не слыхали: такого ассистента никогда не было, ни на кафедре археологии, ни на других кафедрах. Спустя два часа агента прямо на улице арестовали – за то, что бросил обертку от жвачки мимо урны. Оперативник, имевший при себе документы сотрудника Соледадского университета, начал качать права, но после трех часов интенсивного допроса сломался. В конце концов его депортировали, и в придачу шелконские власти направили в адрес валенийского правительства ноту протеста: мол, работники ваших спецслужб посещают наш мир с фальшивыми документами, да еще и загрязняют окружающую среду. «Паршивые ублюдки...» – пробормотал Премьер, ознакомившись с этим документом. Оперативник, которого он вызвал к себе для отчета и разноса, сказал, что занимались им не шелконские правоохранительные органы, а денорская служба безопасности. Ну да, ведь Шелкона – сателлит Денора... Чем этот болван спровоцировал такое внимание к своей персоне, Премьер так и не сумел выяснить.
