спасти от духовного кризиса впавших в ересь и атеизм европейских народов; не следует отделять религию от власти, а необходимо их тесное взаимодействие. Естественно, они утверждали: западные ценности в любом случае не смогут прижиться на российской почве без существенной их корректировки в соответствии с национальной культурой. Всячески призывали элиту и народ обратиться к своим историческим основам, традициям и идеалам, укрепить национальное сознание.
Вот что писал г-н Киреевский, один из представителей этого общественно-политического движения: “Все что препятствует правильному и полному развитию православия, все то препятствует развитию и благоденствию русского народа, все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все искажает душу России и убивает ее нравственное, гражданское и политическое здоровье. Поэтому, чем более будут проникаться духом православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее будет народ и тем крепче его правительство и, вместе с тем, оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное возможно только в духе народных убеждений”.
Примерно в то же самое историческое время сформировалось и другое, а точнее, оппозиционное славянофильству общественно-философское течение, именуемое западничеством. Его представители ратовали за западноевропейский путь развития страны. Они исходили из того, что “русский путь” – это дорога, по которой ранее прошла более развитая и успешная европейская культура. Соответственно они выступали за отмену крепостного права и ликвидацию общины, свободу торговли, развитие промышленности и средств сообщения, отделение церкви от государства. Известный русский философ г-н Соловьев писал: “Западничество – направление нашей общественной мысли и литературы, признающее духовную солидарность России и Западной Европы как нераздельных частей одного культурно- исторического целого”. Это своего рода “общечеловеческая философия”, утверждающая культурную общность и господство общечеловеческих ценностей у различных наций и этносов. Они призывали к развитию духовных и культурных сил народа, в том числе перенимая западные достижения в этой области, и в то же самое время вовсе не отвергая национальную самобытность.
Несколько позже из славянофильства выделилось движение, так называемых, “почвенников” – умеренных славянофилов. Они говорили (ни больше, ни меньше) об особой миссии русского народа в спасении человечества; необходимости сближения образованной части населения и простого народа на религиозно-этической основе. Принимая внешние проявления западной культуры: свободу личности и печати, необходимые для развития промышленности и торговли, ограничения власти чиновников и бюрократов, между тем, обличали “гнилой Запад” с его буржуазностью и, по их мнению, бездуховностью, отвергая его материализм и противопоставляя ему христианские идеалы.
К славянофилам никогда не принадлежал кто – либо из людей оставивших заметный след в политике, науках или искусствах. К западникам относят: Чаадаева, литературного критика Белинского, поэта и дипломата Тютчева, философа Соловьева, писателя Тургенева, публициста Чернышевского и др. А к почвенникам – писателя Достоевского, геополитика и культуролога Данилевского, к ним я бы еще отнес еще Столыпина, а в более позднее время Солженицына. На мой взгляд, естественно с учетом исторических изменений и развития мировой цивилизации, вполне возможно заключить следующее: нынешние апологеты воссоздания империи близки прежним славянофилам, сторонники концепции суверенной демократии – почвенникам, а демократы и либералы – западникам.
За всеми философскими и религиозными разглагольствованиями у славянофилов и их нынешних подражателей скрывается топорный национализм и ксенофобия: якобы русский народ выше других народов потому, что в нем больше всего развиты общечеловеческие принципы и дух христианской гуманности (см. например, Лосский. История русской философии). Для таких людей, в сущности, не имеет значение под какой вывеской и на основе какой идеологии создать империю и расширить господство “духа русской гуманности” – православия или коммунизма или же чего-то иного. Этим целям и должна быть подчинена деятельность русских властей: все, что ей отвечает – полезно, все, что мешает – вредно. Если самодержавие и авторитаризм безнравственны, но содействуют целям, тогда их надо терпеть и даже прославлять. С другой стороны, может свобода слова, собраний и печати и прекрасны, но если они препятствуют достижению указанных целей, то от них следует немедленно отказаться. Помимо неприкрытого национализма общим для этих течений является и превосходство коллективных интересов над частными и индивидуальными устремлениями; у славянофилов это выражалось в почитании русской общины (совместного пользования землей), а сегодня в возвеличивании жертвенности во имя интересов нации и государства.
Что касается “почвенников” и приверженцев “суверенной демократии”, то они не склонны к чрезмерному философствованию и религиозному мистицизму, как предыдущая группа, а более практичны, последовательны, изобретательны и хитры, а потому и более опасны. Оголтелый национализм у них часто прикрыт политикой реализации национальных интересов, которая обыкновенно проводится в жизнь под лозунгом этнического родства народов (панславизм Данилевского), под личиною православного единства и общности экономических и геополитических интересов. Церковь в их понимании – важнейший инструмент внутренней и внешней политики; она представляется им как бы особым невидимым министерством в их правительстве для освящения всех его начинаний и легитимизации самого существования. Политическую жизнь в стране, по их мнению, нужно обязательно тщательнейшим образом контролировать затем, чтобы усмирить не подчиняющихся властям националистов и общечеловеков (бесов в интерпретации Достоевского) или как говорят нынешние прокремлевские политологи несистемную оппозицию, представленную современными разновидностями этих течений. Это направление, как и предыдущее, во всех мировых проблемах винит бездуховный и продажный Запад, и, в особенности, англосаксов, как его признанных лидеров; радуясь и злорадствуя каждой его неудаче, всячески преувеличивая имевшие место или умышленно выдумывая таковые и распространяя о них слухи.
Западников и современных приверженцев европейского пути развития, в свою очередь, объединяет следующее: и те и другие если и не игнорируют полностью религиозные вопросы, то мало обращают на них внимание. Кроме этого, хотя они и признают некоторые особенности русского народа, но считают их малозначимыми и неспособными воспрепятствовать перенести на российскую землю западный образ управления со всеми необходимыми для него институтами – свободными выборами, разделением властей, независимыми прессой и судом и экономикой системой под руководством “невидимой руки”. Только из этого, как правило, ничего не получается: сторонники западного пути в России обретали власть лишь дважды – в феврале 1917 года, после буржуазной революции, и в августе 1991 года, после провала государственного переворота, задуманного теряющей власть и привилегии частью коммунистической партии. В обоих случаях после утраты власти их всячески поносили, оскорбляли и унижали, считали предателями.
Непрерывно ощущая свое бессилие и бесполезность, оторванность от цивилизованного мира некоторые из них периодически впадали в депрессию, как, например, Чаадаев, написавший в своем “Первом философическом письме” (1836) о России следующее: “Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих... Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы... И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений”. Впрочем, его пессимизм был действительно оправдан: после этой публикации последующие издания писем запретили, издателя сослали, а самого Чаадаева Николай I признал сумасшедшим (спустя более века изобретенным им методом активно пользовались советские власти). Все это наводит меня на мысль, что западники приходят к власти очень редко и скорее не в результате осознания и восприятия их идей населением, а вследствие политического хаоса и случайности, судьбы или рока.
