— задал вдруг вопрос Шерлок Холмс.
— Совсем нет.
— Неужели?
— Я вас уверяю! — ответил удивленно Нат Пинкертон. — Я осматривал его самым подробным образом и не нашел ни того, ни другого.
Лицо Холмса приняло сосредоточенное выражение.
— Вы хорошо осматривали его? — спросил он.
— Хорошо.
— Так-с… Ну, а скажите, пожалуйста, где находится в настоящий момент преступник?
— Авсеенко?
— Да.
— Он арестован.
— Здесь?
— Здесь!
— В таком случае, хотел бы повидать его, — попросил Шерлок Холмс. Нат Пинкертон пожал плечами.
— Если угодно! — произнес он, и едва заметная улыбка скользнула по его губам.
— В таком случае, пойдемте, дорогой Ватсон! Жандарм нас проводит, — сказал Холмс, обращаясь ко мне.
Он вежливо раскланялся с американцем и мы вышли из буфетного зала.
Подозвав жандарма, Шерлок Холмс показал ему свое удостоверение и попросил проводить нас к месту предварительного заключения Авсеенки.
Жандарм беспрекословно исполнил его требование.
Мы вышли со станции, прошли в поселок и вскоре очутились перед местным волостным правлением. В этом доме было арестное отделение и Шерлок Холмс прямо прошел туда.
По приказанию жандарма, стражник отпер камеру, в которой содержался сторож.
Мы вошли.
Авсеенко, невзрачный, вихрастый мужиченко, сидел в углу на скамейке.
Голова его была низко опущена, руки сжимали одна другую.
И весь его вид представлял картину величайшего уныния.
На грохот двери он поднял голову.
И вдруг робко поднялся с места.
— Ты Авсеенко? — спросил его Холмс.
— Так точно! — хрипло ответил сторож.
— Ну, так вот что, Авсеенко! — заговорил Холмс. — Как же это ты, с таким честным лицом, и вдруг пошел на такое пакостное дело?
Сторож вдруг бултыхнулся на колени.
— Батюшка, спаси! — завопил он.
— Как спасти? — строго спросил Холмс.
— Не виноват я! Не брал я никаких денег! — душу надрывающим воплем разразился сторож.
— Встань! — приказал Холмс.
Он повиновался.
— Ведь улики против тебя? — сказал Холмс.
— Выслушай меня, барин! — простонал Авсеенко.
— В чем дело?
— Сделай милость, выслушай!
— Ну, говори.
Сторож несколько минут собирался с мыслями.
Он переминался с ноги на ногу.
Чесал в затылке.
Мычал.
И, наконец, довольно сбивчиво заговорил.
V.
— Был я в этот проклятый день дежурным…
— По вокзалу? — спросил Холмс.
— Да. Поезд, значит, отправили, а мне домой понадобилось…
— Зачем? — спросил Холмс.
— Брат ко мне из деревни приехал. Ну, думаю, до следующего поезда еще три с лишним часа… Делать нечего в пустом вокзале, дай, думаю, пробегу.
Он сопнул носом и продолжал.
— Прихожу домой, а брат уж и водочки с закуской приготовил. Я пью мало. Хмелею я быстро! Стал было отказываться, а он уговаривает.
Авсеенко тряхнул головой.
— Ну, не выдержал и выпил! Сперва одну рюмку, потом другую, ну, и пошла писать.
— И нализался?
— То-то! Напился и заснул.
— А на станцию пьяный ходил?
— Нет, не ходил, барин!
— Как же, говорят, что видели тебя!
— Врут, барин, врут, — застонал мужиченко слезливо. — Все на меня наврали! Опутали меня кругом словно темным лесом, а я из него и выбраться никак не могу!
— Ну, ну, говори дальше! — серьезно произнес Холмс.
— Да что же говорить-то?
— Все, что было!
— Заснул значит я, вдруг слышу, будят. Вскочил — гляжу, жандарм и этот сыщик высокий…
— И тебя арестовали?
— Связали и повели.
Авсеенко махнул безнадежно рукой и договорил:
— Стали допрашивать! А что я скажу? Мне говорят, что я ограбил, а я отродясь чужой копейки не брал! Как же это так?
Физиономия Авсеенки выражала такую неподдельную искренность, что положительно невозможно было поверить, что этот человек был грабитель.
Видимо, и Холмс думал то же самое.
И когда он задал ему следующий вопрос, голос его звучал мягко и ласково.
— У тебя одни сапоги?
— Одни-с! — ответил, недоумевая, сторож.
— А старые?
— Старые уже давно продал.
— Кому?
— Татарину. Махметка тут ходит к нам, старыми вещами торгует.
— А давно ты ему их продал?
— Да с месяц тому назад!
— И не врешь?
— Чего же мне врать-то? — с недоумением и некоторой обидчивостью произнес сторож. — Я, барин, в жисть свою никогда не врал, так и теперь врать не буду. Да коли хотите, то и спросить можете! Он тут
