— Посмотри сама. — Они обступили мою кровать с двух сторон. Мужчина опасливо схватил меня за голову, надавливая на виски, готовый в любую минуту отступить. Я завертелась, пытаясь укусить его, но тот был теперь умнее, не позволяя даже шевельнуться.
Теперь они смотрели на меня как обезумевшего зверя, больше не было тех нежных заботливых взглядов, что приходилось ловить в самом начале. В их глазах плескался страх, такой живой и яркий. Я практически чувствовала его запах — он одновременно радовал и раздражал меня. Теперь они оказались маленькими зверьками, испуганными и загнанными, пищей.
Его большие пальцы приподняли мою верхнюю губу, заставляя обнажить острые клыки. Это неприятно, но я терплю, зная, что пока ничего не могу изменить, и они все еще контролируют ситуацию.
— Бог мой, — вскричала женщина, прикрывая рот рукой. — Такого быть не может! Что с ней? Скажи, что с ней?
Руки отпустили меня. Обе фигуры отшатнулись, став у закрытого окна. Их тени подрагивали, периодически теряя очертания. Они жестикулировали как безумные, бросая в мою сторону затравленные взгляды.
— Разве такое возможно? — мягкий женский голос. — Я никогда подобного не видела.
— Она одержима, — вторил ей мужчина.
Снова вспышка, гораздо настойчивей предыдущей. Мне даже показалось, что я нахожусь там, исчезнув из этого саркофага.
— Ты видела ее! Глаза, клыки — это уже не наша дочь. В нее вселился демон!
— Нет, посмотри же, это наша малышка, — плачет женщина. — Нам нужно вызвать скорую. Они помогут ей. Это лихорадка.
— Оля, ты же знаешь, что это значит. Мы должны были раньше заметить происходящее. Дьявол коварен и его лики неисчислимы. Он засел в нашей дочери и держится крепко. Врачи не помогут ей, ты сама видела, они не знают, с чем имеют дело. Просто запрут навсегда в психушке. Мы ее родители, мы должны спасти ее.
— Что ты собираешься делать?
— У нас только один выход, — надрывно вздохнул мужчина. — Нужно действовать сейчас, пока не стало слишком поздно. Ты же веришь мне, Оля.
Последовала долгая тишина, я слышала только два сердца, бьющихся в едином ритме. Можно было бы даже станцевать, только мой зверь не помнил каково это.
— Я не позволю. — Голос женщины обрел твердость, и мне понравились эти стальные нотки. — Она наша дочь!
— Обернись, — взревел мужчина, — там ее больше нет! Демон завладел ею. Господь проверяет нас, и мы не отступим.
— Ты можешь убить ее!
— Он может обречь ее на вечные муки! Что хуже? Оля, я желаю ей только добра. Мы не отдадим ему нашу дочь.
Снова воцарилась тишина, но мне удалось уловить легкий кивок голову, взметнувший пышную женскую шевелюру. Больше ни слова, только звук их разгоряченной крови, мчащийся по венам. Слишком много соблазнов. Я рычу, пытаясь освободиться. Голод сводит с ума.
Я заслышала чужие шаги еще у самого подъезда. Старик шаркал, перебирая ногами по асфальту. Это было зловещим звуком, не хватало только напряженной, бьющей по нервам музыки.
Мужчина радостно встретил гостя, словно он был важной персоной в этом мире, мире, который вдруг оказался мне незнаком. Их голоса звучали как надоедливый шум, и я дернулась, так, что задрожала кровать. Веревки оказались крепче, чем могло показаться на первый взгляд. Они до боли врезались в запястья, оставляя уродливые ссадины.
Мой полумрак вновь нарушен, разорван вспышкой искусственного света. Я зажмурилась, ненавидя эту беспомощность. Из горло вырывается крик, испугавший вошедших.
Старик выступает вперед, в своей темной рясе, он походит на движущуюся гору — неповоротливую, но устрашающую. Но моему зверю плевать. Я даже улыбнулась, обнажая клыки, показывая, что мне не страшно. Вошедший морщится, качая головой, а потом перекрещивается. Странный жест.
— Нам понадобится вся наша вера, — пробормотал он, смотря на более молодого мужчину. — Вы правильно поступили, что позвали меня. Но у нас очень мало времени.
— Стойте, — запротестовала женщина, преграждая им путь к моей кровати. — Вы же должны обсудить все, получить разрешение на изгнание.
— Оля, Дьявол не просил ее разрешения, мы можем потерять девочку, если будем медлить. Не бойся, мы знаем, что делать. Тебе лучше выйти. Это не самое приятное зрелище.
— Нет, — вскричала она, кидаясь ко мне, — доченька! Мила!
На этот раз я выждала, а потом дернулась к ней, стараясь вцепиться в шею, там, где аромат крови казался невыносимо дурманящим. Зубы вновь разрезали воздух. Я открыла глаза, наблюдая, как двое мужчин оттаскивают женщину, выталкивая ее из комнаты и закрывая дверь.
Очередная вспышка выбила меня из реальности.
— Она хорошо привязана?
— Да, я позаботился об этом.
Моему зверю это не нравится. От мрачных фигур исходит угроза, и мне не нравится быть связанной. Я слежу за каждым их шагом, в надежде, что кто-то подойдет достаточно близко, при этом, не забывая бороться с путами, которые потихоньку начинают поддаваться.
— Тогда приступим. — На мое лицо падают холодные капли воды. — Здесь нужна «отчитка».
Я морщусь, тихонько шипя от неприятного ощущения. И он хочет меня этим напугать? Нет, это какая-то странная пытка, но и она не сломит мой дух. Теперь больше ничего не сможет этого сделать.
— Посланный дух, именем Христа заклинаю тебя, посланный, запрещаю тебя! — Старик подошел ко мне ближе, держа на вытянутой руке массивный золотой крест. Он ледяным металлом коснулся моей оголенной ноги.
В ответ я заверещала, дергая веревки, пытаясь разломать кровать. Это прикосновение было неприятным, раздражающим. Мне не нравился его контроль надо мной. Вслед за этим понеслась череда монотонных фраз, которые низким звоном повисли под потолком комнаты. Это не прекращалось, и я зарычала, пытаясь заглушить жалкий лепет.
— Оставь ее руки навсегда, запрещаю возвращаться. Оставь ее тело навсегда. Нужно Святое писание. — Мужчина передал старику книгу в золотой обложке, в тон кресту, и тот взгромоздил ее мне на грудь.
Я часто задышала от внезапной тяжести, ерзая, чтобы скинуть ее. Это душило меня, словно лежать в могиле, когда вес земли давит на грудь, и ты уже не можешь пошевелиться. Из горла вырвался всхлип, но я старалась приглушить его, не показывая врагу свою слабость. Он знал, в чем моя уязвимость, он давил на открытые раны, пытая меня самым мучительным образом. Связанная, обездвиженная, брошенная на их волю. Они хотели похоронить меня заживо, навечно замуровать в этой комнате. Я обезумевшим зверем билась на кровати, чувствуя, что она уже проседает подо мной, но веревки, казалось, завязались только туже.
— Мне нужен отдых, — старик смахнул капельки пота, со лба белым платком и обессилено упал в кресло, дыша, словно после долгой пробежки. — Этот демон силен.
