снялись.
Кампания продолжалась своим чередом, консультации затягивались, Дима Кисилев ставил округ на уши, точнее — раком, Зеерсон же продолжал обогащаться явно излишними и подчас вредными познаниями человеческой природы.
Теперь к нему косяком пошли медийщики, чьи пороки, относительно политтехнологов, казались заметнее и проще, а внешности — симпатичнее. Запомнилась местная теледива Ангелина, блондинка с хитрым детским личиком и тяжеловатой фигурой, когда-то она вела эротик-ток-шоу «Три шляпки», а сейчас затевала кулинарную хронику «Семь круп». Сергею Насекомых, который был перед ее мужемчиновником в давнем неоплаченном долгу, а потому привлек Ангелину на кампанию Зеерсона, очень понравилась ее идея агитационных телероликов.
Зеерсон гуляет по району, заходит, по наитию, в дома, а там — ветераны, гоняет чаи и решает вопросы одним нажатием кнопок мобильного. Вариант: в выходные помогает ветеранам копать огороды. Еще вариант: дает самому заслуженному ветерану квартиру в строящемся доме, не дожидаясь государства. Оно понятно, что квартир не напасешься, но стройка — дело небыстрое, а ветеранский век короток.
Выяснилось, однако, что ветеранов в округе практически не осталось — кто выехал к детям, в центр, кто к отцам, на кладбище. Тогда Ангелина переиграла и, заявив, что кладбищенская картинка — лучше всех живых, придумала, как Зеерсон ухаживает за ветеранскими могилами. То есть ухаживают его люди, и только за одной могилой, а Зеерсон позирует.
Вышло нехорошо.
Агитгазетка Димы Кисилева «Охранная грамота» под рубрикой «Еврей с лопатой» дала снимки и статью «Так, жид, нельзя!»: «ОНИ свели их в могилу, а теперь ОНИ надругаются над их прахом»…
В компенсацию Ангелина придумала стишок для детского электората. Он заканчивался так:
Но медийщики были хотя бы веселыми. Остальная публика, осаждавшая Зеерсона, полагала, будто выборы — самая унылая пора, хотя, конечно, и очей очарованье, поскольку Зеерсон поначалу сильно проникался и почти не отказывал. Грузили его проблемами чрезвычайно квалифицированно.
Насекомых, спасибо, неплохо фильтровал ходоков, но многие и прорывались.
Содержатели притонов бездомных животных, члены обществ абсолютной трезвости, все бесчисленные подвиды экологов, борцы с наркоманией, напоминавшие сектантов, и сектанты, похожие на наркоманов, лидеры национальных диаспор с однообразным акцентом и фамилиями, в которых повторялось «оглы», рыцари ролевых игр и выпускникидетдомовцы, председатели ТСЖ (на один и тот же дом случалось по нескольку ТСЖ), но особенно много было спецназовцев малых войн и локальных конфликтов. У Зеерсона сложилось впечатление, будто после войны Россия беспрерывно воевала, а всю Советскую, а потом Российскую армию составлял исключительно спецназ.
Особо доставал один подполковник в штатском, представлявший фронтовое братство ветеранов миротворчества в Нагорном Карабахе. Он, как все, не исключая приютских экологов, обещал тысячи голосов в загашнике и чуть ли не жизнь вечную.
Но Зеерсон на третий месяц кампании был более-менее опытен и притворялся глухим.
— А вы сами-то служили? — грохотал ходок, как минометный обстрел в горах Карабаха.
— Ну?
— Что ну?
— Ну не служил… — признавался Зеерсон.
Ветеран заметно радовался, врал и грохотал дальше, изредка прерываемый зеерсоновскими «а?», «что?», «не слышу». Григорий Семенович даже изображал манипуляции с отсутствующим слуховым аппаратом.
«Карабах» уставал, потел, садился, вскакивал, наконец приближал непозволительно близко свою багряную, в асимметричных морщинах рожу к уху Зеерсона и орал, собрав уходящие силы:
— Что «что»?! Деньги давай!
Но самым противным в народоведении оказалось другое. Не замечая никакого Насекомых, мимо него, аки сквозь стену, уверенно шли настоятели строящихся храмов, председатели участковых комиссий, директора школ, где эти комиссии располагались, и главврачи клиник, где комиссий не предполагалось. И получали свое, не торгуясь.
Программа Сергея Насекомых по русификации зеерсоновской души тоже принесла Григорию Семеновичу мало радостей. До выборов он был убежденным трехдневником — выпивал вечером в пятницу, похмелялся в субботу, стараясь не раньше двенадцати дня и хорошими напитками, к вечеру тяжелел, а в воскресенье обходился либо дневным пивом, либо вечерней маленькой коньячку, для сна.
Теперь будничное и почти ежедневное пьянство утомляло и раздражало, как любая смена вех в зрелом возрасте. Их подобралась компания: глава Пролетарского района — бывший комсомолец, начитанный и порочный, плюс кто-то из его бесчисленных друзей — зять-дорожник, татарин-энергетик, толстый и кудрявый вакхического темперамента банкир, иногда журналист-нигилист.
Долгожданное прикосновение к пороку случилось, многократно повторилось и уже не вызывало ёканья, которое, как оказалось, и было в сетях порока самым ценным. Да и вообще ничего не вызывало, кроме слабой эрекции. Эффект новизны пропал быстро, поскольку регулярный разврат обернулся привычными занятиями — ночным питьем коньяка стаканами (от водки девки всегда преувеличенно громко отказывались) и кухонными разговорами. Впрочем, девчонки из райцентров и сел, редко старше двадцати (может, врали), в жизни почему-то понимали не меньше, а то и больше тэсэжэшников, комсомольцев и политтехнологов. Это успокаивало.
В стрип-клубах Зеерсон менял при входе деньги мелкими купюрами для вознаграждения и возбуждения танцовщиц, заказывал водку, томатный сок и кофе для бодрости. А дальше огромный комсомолец-глава уже никому не давал вставить купюру, загораживая собою артисток и лапая их. Букетики денег переходили к нему, от него к девушкам, и когда в штабе отсматривали стрипклубные пленки, получался пиар главы, а никак не Зеерсона, который на втором танце мирно засыпал щекой в пепельнице. В конце концов Сергей Насекомых все же отобрал для телевизора пару кадров, где Григорий Семенович исхитрился сунуть зеленую денежку в чьи-то красные стринги. После семейного просмотра Зеерсон почувствовал себя как Никулин в «Бриллиантовой руке» — жена еще верила, что ночные похождения — часть предвыборного техзадания, но в том, что выборы и придуманы ради подобных заданий, сомневаться перестала.
Глава пострадал больше — его по телевизору узнал мэр, вызвал и, без всяких оргвыводов, больно ударил по голове. Причем бил среднего роста мэр высоченного главу почему-то сверху вниз.
Но самое поганое случилось не в стриптизе или в кабинете у мэра, а в бюллетенях. Пока Насекомых искал охраннику Диме Кисилеву двойника, в округе был зарегистрирован в качестве кандидата в областные депутаты некто Григорий Зеерсон, русский, безработный, образование незаконченное среднее, плюс-минус схожий с нашим Зеерсоном год и месяц рождения.
Штабисты охранника не искали никакого Зеерсона, а просто сделали его. Лабораторно: через смену псевдонима — законодательством разрешается.
Нет смысла рассказывать, как свежеиспеченный Зеерсон, местный, с Пролетарок, синяк — плюгавый и агрессивный — мотался по встречам с избирателями и что он там нес от имени Зеерсона и своего собственного. Публика была бы в восторге, если бы публике не была так фиолетова вся эта дурная и теперь уже дрянная история.
Отчество подставному Зеерсону дима-кисилевские, вернее, конечно, мэрские политтехнологи выбрали на ту же букву, что у настоящего Зеерсона — Саулович, вроде тоже библейское — но выше в алфавитной иерархии, как бы подписываясь в своей пиарщицкой виртуозности.
Выборы Григорий Семенович проиграл не только Диме Кисилеву, но и чуть ли не Зеерсону-2, в бюллетенях — Зеерсону-1. Который, впрочем, объявив, что снимает грех с собственной души, после
