независимы, слишком своевольны. А у падших Ямерта и его собратьев уже не осталось сил, чтобы повернуть всё назад. Так их новые союзники – брандейцы – оказались против союзников старых.
И как же мне пришлось постараться, чтобы всё так и осталось!..
Хаос рвался в Эвиал, Хедин. Но брандейцы, наше с тобой Поколение, к тому времени уже служили не только ему. Потерпев страшное поражение от тебя с Ракотом, они отчаянно цеплялись за оставшееся у них жалкое существование – и готовили месть. Ради чего заключали любые сделки и шли на любые предательства. В том числе и с Неназываемым. Не поднимай брови, среди его козлоногих слуг есть и очень хорошо умеющие рассуждать. Стакнулись они и со Спасителем. Ну, а я… мне пришлось хитрить и играть на две стороны, делать то, от чего самой не хотелось жить, пришлось готовить свою собственную гибель. Попутно уверяя брандейцев, что ненавижу тебя, поскольку ты, именно ты, своим отказом обрёк меня на тогдашнюю участь.
– И, надо полагать, – решился Хедин, – уверить Макрана с Эстери в последнем тебе удалось без особых усилий?
Сигрлинн вздохнула, снисходительно взглянув на Познавшего Тьму.
– Больше всего вы, мужчины, страшитесь нашего равнодушия. Вы, умеющие зажигать звёзды, – дрожите от устремлённого мимо вас взгляда.
– Я не умею зажигать звёзды! – торопливо запротестовал Хедин, и волшебница наконец-то рассмеялась.
– Да, я их убедила. Странным образом, но твой удар по Брандею причинил его хозяевам всё-таки больше вреда, чем мне. Потому что я-то и так… а вот они, сидя повыше, и рухнули куда глубже. И оказались в чём-то зависимы от меня. Ну, а я – я составила собственный план освобождения и следовала ему, – лицо Сигрлинн ожесточилось, – невзирая ни на что и не останавливаясь ни перед чем. Но… Хедин! Ты ж меня со всем не слушаешь?
– Угу. Я не слушаю. Я на тебя смотрю.
– И что же?
– Ты куда красивее, чем когда мы строили Голубой Город.
– До чего же банальный комплимент! – Сигрлинн шутливо надула губы. – Но сочтём и это за достижение. Раньше ты меня не баловал и подобным.
– Я… – Слова куда-то пропадают, дыхание пресекается. – Я так рад, что ты здесь, Сиги.
– Сколько ж ты меня так не называл… – задумалась чародейка. – Помоги, Четырёхглазый, вспомнить – три тысячи лет? Четыре?
– Три тысячи по какому счёту?
– Ах, неважно. – Сигрлинн вдруг отвернулась к окну, поглаживая игрушку на плече. – У тебя тут есть кухня, Познавший?
– К-кухня? Зачем?
– Выбрать сковородку потяжелее и, в полном соответствии с традицией, дать ею тебе по голове. Хотя иной мужчина мог бы и предположить, что его гостья голодна с дороги, но я на это не рассчитываю…
Хедин хлопнул себя по лбу. Через мгновение Познавший Тьму и Сигрлинн стояли друг напротив друга и, держась за руки, хохотали как безумные. Ни о чём ином они сейчас не думали.
…А Ракот в это время вместе с Хранителем Мельина шагали по глухой звёздной тропе, ведя негромкую беседу. Не как учитель с учеником – но как друзья. Говорили о Мельине и Эвиале, о родившемся у Сеамни сыне и регенте Клавдии, о Храме Океанов и Наллике – обо всём.
Ракот знал, что скоро, очень скоро ему отправляться в дорогу, а бывший Император Мельина останется в доверенном ему мире, там хватает работы.
Но Восставший также и знал, что предсказание Хедина вот-вот исполнится и явится тот, идущий за ними, кому предречено оказаться сильнее их.
Но Ракот, бывший, настоящий и грядущий Владыка Мрака, не собирался сдаваться.
Тысяча лет Хрофта
Время отдавать старые долги. После длительных раздумий я возвращаюсь к давно объявленным, но долгие годы пребывавшим в забвении проектам. Таким, как, в частности Тысяча лет Хрофта.
Громокипящий пламенный котёл в жерле исполинского вулкана, он изрыгает высоко в аэр чёрные столбы дыма и пепла. По склонам горы струится огненная лава, достигает моря и замирает, окутавшись клубами пара, отдав великому океану свои ярость и жар.
Высоко над землёй, пронизав воздушные толщи, извергнутый вулканом дым достигает хрустального небосвода, обволакивает перекинутый от земных пределов радужный мост, что тянется к крепости, опирающейся на ещё недавно вольные облака, а ныне изловленные, зачарованные и поставленные нести службу. Мчится сквозь небо золотой восьминогий жеребец. Бьётся под копытами пламя, мечется, не в силах вырваться. В левой руке всадника – поводья, в правой – копьё, покрытое резными рунами. Прижата напором ветра к груди седая борода.
Всадник стар. Он не помнит себя молодым. Волосы его всегда были седы, а борода и усы спускались до середины груди. Ему кажется, что таким он и возник, таким родился. Ни отца, ни матери всадник с копьём не помнит. Люди сами придумали им имена – Бор и Бестла, но это лишь звуки, ничего больше.
Наездник не помнит себя молодым, но знает, откуда он взялся, осознаёт собственное рождение, что даровано очень немногим.
В видениях-снах он видит зарождающуюся в непроницаемой бездонной черноте неба искру, огневеющую, словно сердце и первоначало всех пламен мира. Что за ней, за этой искрой, что породило её, откуда начался и в чём почерпнул силу её стремительный бег – всадник не знает, но чувствует. Громадную, непредставимую и неохватную мощь, творящую жизнь и её же поглощающую. Всадник не в силах охватить эту мощь собственным разумом. Он лишь знает, что порождён ею, с целью или же без оной – ему безразлично. У него есть дело, есть долг, есть соратники и сородичи, есть враги, есть дом – что ещё потребно мужу и воину?
Восьминогий жеребец торопится на север, туда, где ветер в ярости бросается на вставшие дыбом торосы, где от края до края раскинулись замёрзшие моря. Вдоль берега, где угрюмые чёрные утёсы гордо отказываются от снежной шубы, – пещеры инеистых великанов, ётунов, смертельных врагов всадника на восьминогом жеребце и его собратьев. Ётуны могущественны, повелевают дикими, враждебными всему живому стихиями, могут насылать свирепые ураганы и метели, сквозь которые едва пробьётся даже лучший под этими звёздами восьминогий конь. Они умеют начертить на вечных льдах такие руны, что на помощь им, даже против собственной воли, приходят огонь и земля.
Испокон веку великаны властвуют над некогда породившей их водой, оставив своим противникам воздух. Земля и пламя не встали ни на ту, ни на другую из сторон.
Всадник знает – ему не уничтожить всех ётунов. Да и великанам никогда не взять верх, чего упрямые верзилы никак не желают признавать.
Пока цело великое древо мира, незримое, но вещественное, неощутимое, но существующее, пока питают три его корня, три заповедных источника – победителя в этой войне не будет.
Темна, черна и нестерпимо-горяча вода в первом из ключей, чьё имя – Кипящий Котёл. Под привычными кругами мира, под Вифльхеймом, обителью многих странных племён и магических существ, под Свартальф-хеймом, домом чёрных эльфов – самых древних гномьих колен, лежат Круги Адовы. Жизнь в них, пугающая и злая, порождена испарениями Кипящего Котла; туда за совершённые при жизни прегрешения из других миров попадают души умерших, что недостойны лучшей участи.
А ещё дальше – жуткий Унголиант, охотничьи угодья самых смелых и рисковых сородичей небесного всадника. Это мир чудовищ, не злых и не добрых, пожирающих друг друга и тех, до кого смогут дотянуться, не потому, что «плохи по природе своей», а оттого, что иной пищи для них не существует. Они очень
