успокоиться и не останавливаться впопыхах, обещала ему всяческие потом послабления в виде нужных лекарств-таблеток, если оно наберется терпения и героически вытерпит все с ней так вероломно случившееся.
А мать, как вернулась из магазина, сразу поняла, что в ее отсутствие произошло-свершилось. И закатила дочери жуткий скандал, называя такими словами, значения которых Алина толком и не понимала тогда. Еще оплеуху отвесила, смачную такую, и рука у нее, на удивление, вовсе не легкой оказалась. И за дверь выставила – девочка до таблеток своих даже не успела добраться. Только и хватило сил, чтобы позвонить в соседскую дверь да сползти тихонечко по стеночке, оставляя за собой необычный кровавый след. Старушка-соседка, бывшая бабушкина приятельница, только ахнула и застыла в изумлении, разглядывая лежащую на полу растерзанную Алиночку, на которую и ветру-то дунуть, казалось, страшно было, не то что человеческой рукой замахнуться. Не сразу и сообразила, что нужно как можно быстрее «Скорую» вызвать. Вот тогда она и оказалась в больнице, так же долго подпирала взглядом серый потолок, а потом еще и на занудно-противные вопросы молодого милиционера отвечала – откуда появились да куда смылись новоявленные родственники, и как их искать на просторах нашей необъятной родины. Не могла Алина с ним долго разговаривать. Потому что был молодой, здоровый и красивый. Замолкала и снова упиралась взглядом в потолок, и словно тошнота нервная подступала к горлу, одного только хотела – пусть он уйдет, такой молодой, здоровый, красивый… И такой мерзкий…
Выйдя из больницы, Алина в школу не вернулась. Хватит. Научилась всему. Да и старушка-соседка, оформившая на себя опекунство, против такого решения не возражала, думая про себя – зачем, мол, девчонке сдался этот школьный аттестат, в гроб с собой все равно его не положит. Никто не сомневался после этого случая, что девчонка и впрямь не очень чтобы жилец на белом свете.
Однако Алине умирать вовсе не хотелось. Видно, уговорила она таки свое сердце взять и плюнуть на случившееся и постучать-поколотиться еще немного. И оно каким-то непостижимым образом согласилось, взамен, видно, вытребовав для себя некие собственные аннексии да контрибуции. То есть свое право. Право ненавидеть всем своим больным существом молодых, здоровых и красивых мужиков. Вот не зря, видно, говорят – люблю всем сердцем, ненавижу всем сердцем.
А бабушка-опекунша от доброты душевной вскоре уступила ей свое рабочее место, за много лет насиженное и нагретое, спокойное и не пыльное. Сорок лет она проработала вахтершей в доме приезжих при большом металлургическом комбинате, ее там уже все за свою родную держали. Потому и не отказали в преемничестве, когда привела она на свое теплое место бледно-синюшную девчонку-доходягу. А иначе б не взяли ни за что. Место было действительно хорошее, почти блатное для какой-нибудь пенсионерки: сиди себе в тепле да уюте на мягком стульчике и в пропуска одним глазком поглядывай. Иногда прилечь можно на кушетку за ширмой и вздремнуть чуть-чуть.
В общем, жизнь Алинина худо-бедно устроилась. Живи – не хочу. Так и прожила она спокойно три года, а потом вдруг пустота какая-то странная образовалась. И мысли-чувства всяческие в голову приходить начали об одиночестве – разбаловалась, видно, от спокойной жизни. Раньше одна мысль посещала – как бы не умереть от очередного приступа, а тут, как только сердце послабку дало, голова сразу опомнилась. Одиноко ей, видите ли… Да еще и голос бабушкин постоянно в ушах звучал одной и той же фразой: «Потому и живу только, чтоб тебя поднять. Нельзя мне помирать. Господь меня ни за что не примет, пока тебе пятнадцать не исполнится…» Вот же глупая! Надо было с господом хотя бы лет на двадцать договариваться, а она все твердила – пятнадцать, пятнадцать. Вот и прожила с внучкиного рождения ровно пятнадцать лет! А может, ей, Алине, тоже ношу какую на себя взвалить, поднимая кого-нибудь? Своего ребеночка, например. А что? Бабушку господь не принимал пятнадцать лет, пока та внучку поднимала, и ее так же долго не примет! Только она поумнее бабушки будет. Она сразу с ним, с господом, на двадцать пять лет договорится. А может, обнаглеет и на все тридцать. Может, еще и на внуков удастся поглядеть.
Мечты мечтами, а с осуществлением были у Алины, конечно же, большие проблемы. От кого рожать-то? Никакой очереди из потенциальных отцов за дверью вроде как не наблюдалось, и даже кавалера какого- нибудь совсем завалящего на горизонте тоже не высматривалось, чтоб использовать его по прямому, так сказать, назначению. Да и не нужен был ей никакой такой завалящий. И вообще никакой не нужен был – ни ей, ни сердцу, полный бойкот молодым-красивым-здоровым объявившему. Ребеночек только нужен был. Таким образом все взвесив и поразмыслив, Алина решила осуществить свой коварный план по рождению для себя малыша при помощи какого-нибудь приезжего командировочного, и даже заранее некий образ- портрет нарисовала: должен он быть обязательно не молодым – иначе, боялась, сердце взбунтуется, – но и не слишком старым, и виду должен быть прилично-интеллигентного, и лицом приятен, и манерами. И лучше, чтоб из семейных-положительных. Потому как если семейный да многодетный, еще и один раз женатый, без разводов там всяких и отметок об этом в паспорте, значит, жена за него крепко держится, значит, хороший мужик. Как раз то, что нужно. И ничего плохого Алина в своих стратегических планах не видела, потому как предъявлять ребенка будущему «хорошему семейному мужику» не собиралась – пусть спокойно едет домой из дальней сибирской командировки и не знает никогда, что где-то его дитя растет.
Подходящих для Алининого ребеночка в их доме очень долго не появлялось. Приезжал, конечно, всякий разный народ со всех городов и весей, но не то: слишком молодые да наглючие, с нехорошими взглядами с игривой поволокой снабженцы, пришибленные жизнью и перепуганные сокращением да безработицей инженеры с голодными уставшими глазами, а то и совсем старички-пенсионеры, изо всех сил бодрящиеся и старающиеся показать, что они еще о-го-го какие работники и умельцы во всяких мужицких делах, черт побери. Долго Алина ждала «свою» кандидатуру, тщательно приглядываясь к приезжающему контингенту, и никак не получалось подобрать что-нибудь более-менее для ее целей подходящее. И наконец, повезло…
Он был именно то, что надо: не молод и не стар, лицом приятен, взгляд хороший, умный и добрый – прямо брызжет лучиками во все стороны. И вежливый такой – улыбнулся ей приветливо, да еще и барышней назвал. Заглянув в книгу регистрации, Алина поняла, что времени для осуществления плана у нее практически в обрез – «подходящий» приезжий остановился у них всего-то на одну ночь. А на дворе и без того уже поздний вечер. На всякий случай наглотавшись сердечных таблеток и коротко, но решительно вдохнув и выдохнув, она, подталкивая себя мысленно в спину, дошла кое-как на дрожащих ногах до его комнаты и робко поскребла-постучала в закрытую дверь. Непроизвольно-таки схватилась за тяжело и гулко трепыхающееся, будто булькающее внутри сердце. Вот же глупое – нет чтоб помочь хозяйке в трудную минуту! Дверь тут же открылась, и «подходящий» приезжий очень вежливо, но в то же время слегка удивленно улыбнулся ей и пригласил зайти на чашку чаю. Она только головой мотнула отрицательно и, пройдя в номер, уселась сразу на кровать, робко попросив выключить свет. Он еще постоял-потоптался какое-то время нерешительно посреди комнаты, глядя на нее удивленно и оценивающе, потом решительно шагнул к выключателю. Видно, из тех мужчин оказался запланированный отец ее ребенка, которые очень понимающие, для которых желание женщины – закон. Даже спрашивать ни о чем особенно не стал. А может, и неохота было. И времени практически не было. И слава богу. Она б такой пытки, наверное, не вынесла. Хотелось только, чтоб вся эта процедура быстрее закончилась, и все. Хотя на самом-то деле происходящее дальше событие оказалось совсем не таким уж страшным. Она, пожалуй, к худшему готовилась, вспоминая то зверство, которое с ней учинил мамин сожитель. По сравнению с ним все, что произошло в этот раз, было пустяком сущим. Нисколько не страшнее, чем к стоматологу сходить.
– Как хоть тебя зовут, девочка? – тихо спросил после свершившейся «процедуры» потенциальный отец, наблюдая, как она торопливо натягивает на себя джинсы и рубашку.
– Меня? Алиной… А что? – проговорила она испуганно, никак не попадая маленькой рубашечной пуговкой в нужную петельку. Руки сильно тряслись. Хотя отчего им и трястись-то было? Все же прошло благополучно, по плану. Все именно так, как и задумала. Сейчас выскочит из комнаты, и все, забудет, как дурной сон.
– А меня Сергеем зовут. Сергеем Витальевичем. Я ведь завтра утром уезжаю, Алиночка. Жаль. Ну, тебе хоть хорошо со мной было?
– Да, да. Конечно. Все замечательно. Спасибо, спасибо вам, – заторопилась Алина к двери, уже на ходу заправляя рубашку в джинсы. – Всего вам хорошего, прощайте!
Потом, уже в своем закутке за ширмой, она торопливо накапала валокордину в стакан с водой, ходящий ходуном в руках, жадно выпила, без сил прилегла на свою кушетку, закрыв глаза и положив руку на сердце.
