Какой-нибудь поганец-издатель, в расчёте на нездоровое любопытство девушек и молокососов, заказывает голодным литераторам забористые истории, а нищим художникам пикантные к ним иллюстрации. Им платит гроши, сам набивает капитал. Марианна забавляется, а нравственность в стране падает. Уж если Жорж зачем-то покупает этот журнальчик, то что говорить о молодёжи, лишённой доброго семейного влияния?
Проходя мимо газетного киоска, Егор Егорович увидал те же четыре ноги и сердито отвернулся. Один негодяй печатает, сто негодяев распространяют в тысячах и продают кому угодно, хотя бы десятилетней девочке. От киоска до киоска Марианна бежит за старым брюзгой и слушает его причитания. Если бы во Франции была настоящая общественность, она бы выступила на борьбу с этим злом, издавая журналы полезные, красивого вида, дешёвой цены, с яркой художественной обложкой, на которую и взглянуть приятно. «Ну и грубиян!» — отчётливо говорит Марианна, подмазывая губки карандашом. Все-таки в людях, особенно молодых, должны преобладать здоровые вкусы. Но развитой общественности не может быть в стране, заеденной политикой. Единственная организация, которая могла бы…
Дальнейший разговор происходит уже в вагоне трамвая, куда забралась, конечно, и Марианна. Уступив ей место на лавочке, очень приличный пожилой господин выходит на площадку, и, закурив папиросу, не без язвительности говорит, как бы ни к кому не обращаясь:
— Простите, кажется, я имею высокую честь беседовать с вольным каменщиком Егором Тетёхиным?
Едущие в трамвае удивлённо оглядываются, когда тот же самый вполне корректный мужчина тем же самым, но более робким голосом отвечает:
— Да, конечно, и я это учитываю. Удивительно, как мне это не пришло в голову раньше. Сейчас, впрочем, летний перерыв, но в первом же осеннем заседании…
— Вы исполните свой долг, Егор Егорович? Никто в этом не сомневается. Но встретите ли вы сочувствие?
Подумавши, вольный каменщик отвечает уверенно:
— Я встречу, конечно, полнейшее сочувствие, в этом я не допускаю и тени сомнения. Но силы наши слабы, и средств у нас нет. Однако мы можем кликнуть клич.
Заглушая грохот улицы и дерзкий хохот Марианны, Егор Егорович кличет клич, который проносится по всей стране и подхватывается тысячами сочувствующих. Радостное возбуждение общественных деятелей. Приток литературных и художественных сил. Чеки, мандаты, кружечные сборы, вычеты из жалованья, членские взносы. Организация мощных культурных издательств характера научно-популярного. Во главе одного из них, особенно деятельного, Лоллий Романович, расставшийся наконец со своими коробочками. Всюду чувствуется тайно направляющая рука тех, кто первыми отозвались на призывный клич Егора Егоровича. Марианна, облинявшая, испуганная, в стоптанных башмаках, напрасно обивает пороги порнографических издателей. «Чего вы хотите от нас? — хором говорят ей издатели. — Время таково, что выгоднее перейти на художественную идейную литературу». Содержатели киосков с негодованием топчут обеими ногами четыре ноги на выцветшей картинке, никого более не прельщающей. «Ох, Егор Егорович, уж очень вы размечтались, наивный вы человек!» — «Нет, почему же? Разве не так было у нас в России при Екатерине, в дни Николая Новикова? Разве не вольные каменщики заложили основы нашего просвещения?» Толпа братьев окружает оратора: «Расскажите, расскажите, дорогой брат Тэтэкин! Это очень интересно!» Егор Егорович с объёмистой тетрадью подымается на Восток и занимает место витии. Речь его льётся плавно, повествование его обосновано документами славной эпохи от великой Екатерины до благословенного Александра. Тайная ложа Гармонии, Дружеское учёное общество. Московская Типографическая Компания, Великая Директориальная ложа. Союз Астреи. Сумароков, Херасков, Карамзин, Пушкин, Грибоедов, Пестель, Рылеев, Муравьёвы. Михаил Илларионович Кутузов. Генералиссимус Суворов (наконец знакомое и французам имя: Alexandre Souvorov, general russe, fut batti par Massena a Zurich. C'etait un general habile, mais sans humanite ni scrupules[85]. Из книги, на корешке которой осыпается одуванчик). «Какой прекрасный доклад, дорогой брат Тэтэкин! Троекратное рукоплескание в честь докладчика, дорогого брата Тэтэкин! Скажите, брат Тэтэкин, как случилось, что Братство исчезло?» — «Оно было закрыто великой Екатериной и благословенным Александром». Слушатели несколько разочарованы. Кондуктор, неожиданно очнувшись, кричит:
— Fin de section![86]
Марианна выпрыгивает из трамвая лёгким пёрышком, толкнув локтем неуклюжего каменщика. Из киоска торчат и шевелят пальцами четыре ноги разного пола.
История продолжается. В конторе ждет шефа обширная корреспонденция. Секретарь Анри Ришар в отпуске, и письма Егор Егорович распечатывает сам; проглядев, укладывает стопочкой, пришпиливая к письму и конверт, а на письме отмечая: «Исполнить», «Проверить», «Справиться». Работа мерная и скучная.
«Просим от сего дня по 15 сентября доставлять в удвоенном количестве следующие иллюстрированные издания „Лю“, „Вю“, „Ню“ и в тройном „Забавы Марианны“».
«Подтверждаем получение ста двадцати экземпляров „В эфире“, просим выслать двести „Забавы Марианны“».
Выпростав ноги из-под одеяла, Марианна кувыркается через голову и громким хохотом оглашает кабинет заведующего отделением экспедиционной конторы: «О, как я вам признательна, мосье Тэтэкин! Вы мой лучший покровитель!»
Егор Егорович в страшном смущении. Некоторые безответственные негодяи занимаются распространением… Какой скандал!
Уверенным нажимом красного карандаша начальник бюро пишет и подчёркивает в заголовке письма: «Журнал „Забавы Марианны“ не заказывать и не посылать».
Вольный каменщик кладет начало решительной борьбе с развратителями молодёжи. Пусть каждый делает, что может; усилия единиц сольются в стройный хор молотков строителей нового человечества.
Марианна удивлённо присаживается на край письменного стола Егора Егоровича и, поправляя чулок телесного цвета, говорит: «Какие глупости, мосье Тэтэкин! Во-первых, мои забавы не более безнравственны, чем речи парламентских депутатов и, конечно, менее развращают общество. Во-вторых, почему из десятка журналов одинакового типа вы обрушились на один; потому только, что его читает Жорж? В-третьих, главная контора даст вам нахлобучку за введение цензуры в торговом предприятии. В-четвёртых, в-пятых, в-шестых, в-седьмых, в-восьмых…» Легкомысленная сирена трещит без умолку, не подозревая, что уши Одиссея залиты воском. Наконец её звонкий голос переводит в хриплый телефонный басок непосредственного начальства Егора Егоровича:
— Я слушаю, мосье Тэтэкин. Да, есть, кажется, такой журнальчик, довольно гнусный, а что? О, мой дорогой, нам-то что за дело? Порнография? Ну, конечно! Но, кажется, тираж растет. Что? Какое преступление? Полноте, дорогой мосье Тэтэкин! Но тогда мы должны отказаться от распространения многих изданий. Э, мой милый, что вы говорите! Ну, хорошо, хорошо, зайдите, поболтаем. Не знал, что вы такой моралист. Что? Обсудим, обсудим. До свиданья!
«Подтверждаем получение… Просим дослать. В ответ на ваше… „Забавы Марианны“… И впредь посылать как обычно… В счёте вашем от 1 августа… „Забавы Марианны“. Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание…»
Как бы ни решила вопрос главная контора, Егор Егорович не сдастся. Вольный каменщик должен быть последовательным. Впрочем, не иначе поступит и честный профан. Егор Егорович штемпелюет письма днем Получения.
«Мосье, если вас не забавляет быть рогатым, то поспешите обратить внимание на поведение вашей жены, весело проводящей время в курорте с вашим подчинённым по службе».
— Главное — кто-нибудь должен серьёзно начать борьбу и выказать себя достаточно стойким и мужественным!
«Мосье, если вас не забавляет быть рогатым…»
И почему непременно предполагать, что доброе начинание не встретит сочувствия? Главной конторе просто до сих пор не приходило в голову, что распространение подобных журнальчиков порочит фирму; а это даже и коммерчески невыгодно. Впрочем, в данном случае вопрос становится ребром: выбирайте между старым служащим и забавляющейся Марианной! Третьего нет — довольно!
