Романович слушает внимательно и вертит пуговицу на пиджаке никакого цвета. Пуговица мало-помалу теряет привязанность к пиджаку. На столике мокрый кружок, в кружке готовый улететь пепел от папиросы «Капораль». Безносый громкоговоритель неизлечимо нудит бочечным голосом. Такова обстановка. Обработанная для печати речь Лоллия Романовича принимает следующий вид:
— Дорогой Тетёхин. Надеюсь, что вы не сомневаетесь ни в моем сочувствии, ни в моей откровенности (Егор Егорович кивает). В деле, которое мы будем в дальнейшем называть «Забавы Марианны», вы были безукоризненны и проявили не только энергию, но и высокую самоотверженность (жест скромности не удаётся Егору Егоровичу, он совсем не актёр). Теперь я кладу на чашу весов (профессор трогает свой стакан) достигнутый вами результат, а именно ущемление несомненно порочной Марианны, а на другую чашу (трогает чашку собеседника) кладу ваше нравственное торжество, известного рода удовлетворённость подвигом. Противоположение, которое я в данном случае делаю, разъяснит вам мою дальнейшую мысль. У нас нет никаких оснований предполагать, что ущемлённая вами Марианна кается в своих грехах и хочет исправиться; вернее всего, она озлобилась и замышляет новые гадости вообще и против вас, в частности, хотя последнее нас не должно интересовать. Сфера применения зла в мире огромна, выбор богатейший. Таким образом, на первой чашке весов не остается ничего (профессор берет стакан и выпивает содержимое), в то время как на второй (Егор Егорович мешает кофе ложечкой, но не пьет) продолжает красоваться и тяготеть ваше нравственное удовлетворение. И я спрашиваю: удовлетворение чем, дорогой Тетёхин? Вы должны ответить по совести: «Моим личным подвигом, безотносительно к его последствиям». (Егор Егорович приоткрывает рот, но рот сам закрывается. Передышка оратора.)
Да, дорогой Тетёхин: безотносительно к последствиям. Но подобная самоудовлетворённость может быть только временной, поскольку речь идёт о живом и справедливом человеке. Сыграв впустую, этот человек, временно очарованный блеском игрушки, кончит, конечно, разочарованием. Иначе говоря — зачем было затрачено так много энергии, зачем человек принимал благородную позу и рисковал личным благополучием своим и своей семьи?
Вы мне можете возразить: да, усилия одного человека часто оказываются бесплодными; но последуй его примеру другие, десяток, сотня, тысяча — забавам Марианны и ещё многим другим забавам придёт конец. Но ведь никто вашему примеру не следует, дорогой Тетёхин! Ни тысяча, ни сотня, ни десяток, ни даже сидящая перед, вами единица. В ваш математический учёт вкралась, психологическая ошибка, какую обычно делают добрые и отзывчивые люди, судящие обо всех по себе. Так, например, они высчитывают довольно точно: каждый человек, самый бедный, может без малейшего напряжения сил пожертвовать одно су на устройство в Париже, на углу Конвансьон и Вожирар, вместо этого бистро — столовой для безработных. Людей четыре миллиарда, итого — двести миллионов франков. Затем он берет черпачок со звонком и обходит с ним весь мир, уныло позванивая и будя совесть; в результате сбора — шестнадцать франков тридцать пять сантимов, в том числе несколько монет, вышедших из употребления. На новые подошвы не хватает.
Тут уместно привести единственную значительную реплику, сорвавшуюся с уст вольного каменщика:
— Святые деньги, Лоллий Романович!
— Что?
— Я говорю — святые шестнадцать франков.
И дрожащей от волнения рукой Егор Егорович взял чашку остывшего кофею и опрокинул в рот жестом горчайшего пьяницы.
— Видите ли, дорогой Тетёхин, деньги вообще единственная святыня, всеми за таковую признаваемая, — хотя я и отдаю дань вашему замечанию. Вы прилепляете шестнадцать франков гуммиарабиком к дощечке, обрамляете её и подвешиваете в правый угол, затем зажигаете лампадку и хлопаете земные поклоны. После чего, в припадке лучших чувствований, вы суете незаметно и смущённо двадцать собственных франков взаймы безработному казанскому профессору, который, вероятно, до смерти не успеет с вами расквитаться. В благодарность за это безработный поливает вас ядом подержанного и выцветшего скептицизма и пытается сбить с благородной позиции. Так благополучно протекают дни, часы и годы. Поправку к вышесказанному делает время, приглашая на отдых всех действующих лиц. Вот, собственно, и все, дорогой Тетёхин. Я кое-как дотянул свою речь и, должен сказать, испытываю чувство острого стыда. К старости человек забалтывается…
Егор Егорович чувствовал, что если он-взглянет прямо на Лоллия Романовича, то увидит лицо не смущённое, а как бы недоброжелательное, почти злое. Значит, смотреть не нужно. Но и не глядя, Егор Егорович видел, что голова Лоллия Романовича глубоко вросла в плечи и весь он стал маленьким, зародышевым, во всяком случае, таким, какой берет двадцать франков, не может отдать и за это ненавидит дающего. Ещё никогда вольный каменщик не испытывал столь определённой нравственной победы — и она его не радовала. Как бы это так погладить Лоллия. Романовича по руке? Никак нельзя, потому что это его обидит ещё больше. Постучав ложечкой, Егор Егорович самым нежным и ласковым тоном (тон, собственно, предназначался для собеседника) попросил гарсона дать ещё чашку кофею и тут же, задержав гарсона, сухо и вежливо осведомился у профессора:
— Мы ещё посидим? Не прикажете ли возобновить ваш грог?
Ёж продолжал лежать, свернувшись в клубок. «Защитные иглы», — сообразил Егор Егорович, читавший Брэма, и отвесил ему низкий поклон. Ёж выставил мордочку и выправил лапу. «Сейчас я разревусь, — испугался Егор Егорович. — И все это из-за двадцати франков, будь они прокляты! Как дёшево стоит человеческая ненависть!» В это время гарсон принёс кофе и грог, после чего огромное солнце любви выползло из тёмного угла кафе и уверенно прибило себя гвоздиком на протабашенном потолке. Отпив глоток, Лоллий Романович сказал:
— Все-таки вы замечательно хороший человек, Егор Егорович!
В первый раз он отказался от привычного «дорогой Тетёхин».
Лестный отзыв смутил бы Егора Егоровича, если бы он; мог его расслышать. Но в эту минуту он принимал солнечную ванну: весь растворился в свете, как человек, постигший мудрость. Если за минуту перед тем он ещё мог сомневаться, огорчаться, путаться в мыслях, то теперь ему внезапно открылось самое главное, то нелогичное, чего не поколеблет никакая логика. Дальнейшие речи напрасны. Путь вольного каменщика един и прям: он указуется пламенеющей звездой. Нет малого и великого: микрокосм равен макрокосму. Горечь чашки кофею равна горечи мировой; кусок сахара сладостью равен счастью поколений. Рушилась с грохотом Вавилонская башня напрасных умствований — выжило и проросло горчичное зерно простой правды. Ум — дешёвая стекляшка! Только любовь, Лоллий Романович, только любовь! Это и есть творческое постижение вечно убегающей истины!
И ещё Егор Егорович понял с неоспоримой ясностью: перед ним сидел не-по-свя-щённый.
Каждый знак зодиака имеет собственную печать. Печать Тельца изготовляется из следующих металлов: медь, железо, олово, золото.
Металлы должны быть сплавлены при вступлении Солнца в знак Тельца, приблизительно около 8 апреля. В ту же минуту нужно награвировать печать, иначе она не будет иметь силы.
При вступлении Луны в десятый градус Тельца надо повесить печать.
По своему свойству печать Тельца есть средство для восстановления половых способностей. Это верное средство и для мужчин, и для женщин. Эта печать также способна открывать глаза носящему её на измену в супружестве. Печать надо повесить так, чтобы она касалась пупка той стороной, на которой изображён знак Тельца.
Повешенная над кроватью, эта печать, подобно печати Скорпиона, есть верное средство от клопов.
Зевнув так, что дальнозоркий, заглянув ему в рот, мог бы увидать внутреннюю оболочку пятки, Егор Егорович захлопывает книжонку по высшей магии, оказавшуюся вздором, и переводит глаза на пакет, доставленный ещё днем из магазина белья на имя мадам Тэтэкин. Нужно будет завтра же переслать Анне Пахомовне. А что тут такое? Чтобы не портить верёвки, он старательно распутывает её узел искусной работой ногтей. Отличная упаковка! Конечно, что-нибудь дамское. Из внутреннего пакета выпадает эфирное и напоминающее запон вольного каменщика, но из гораздо более лёгкой материи и без завязок;
