На следующий день все местные газеты поместили статьи, посвященные такому дерзкому убийству, а Винченцо заинтересовался Фрэнк Айелло, «крестный отец» мафии, контролировавшей Бруклин. Он вышел на него быстрее стражей порядка и сразу же предложил ему доходное место в своей группировке. Винченцо ответил, что весьма польщен, но не сможет принять любезное предложение господина Айелло, поскольку дал слово покончить со всеми убийцами своего отца. Кто этот второй, Айелло спрашивать не стал.
Даже он не знал, на кого именно готовит покушение Винченцо Джибальди. А этот второй руководил ирландской бандой. Звали его Билл Ловетт, и он был заклятым врагом Айелло. Вскоре Винченцо подстерег в засаде Билла Ловетта, однако не всегда судьба благоволит к подобного рода начинаниям, и глава ирландцев отделался только ранением. Теперь настал черед испугаться Фрэнку Айелло. Он понимал, что подозрения в покушении на убийство Ловетта падут именно на него: ведь их вражда была всем известна, вот только Айелло не был пока готов начинать серьезные боевые действия. Поэтому поступок мальчишки он оценил как опрометчивый и, мало того, поставивший его самого, Айелло, под удар.
«Знать не хочу этого глупого мальчишку, – в сердцах заявил Айелло. – Если бы он действительно убил Ловетта, все могло бы пойти совершенно по-другому. Он стал бы настоящим героем. Но теперь он проиграл и поставил под удар многих, потому что, если ему удалось развязать вендетту, то многим вскоре не поздоровится».
«Говоришь, он хотел убить Ловетта и рассердил Фрэнка Айелло? – задумчиво произнес Аль, выслушав рассказ друга. – Сделай так, чтобы мы встретились. Я хочу предложить ему работу. Это смелый человек, и он не побоялся вступиться за честь сестры. Только такой сможет стать моим телохранителем».
Известно, что Винченцо с радостью согласился на предложение Капоне. Доведя до конца начатое дело и отомстив за смерть отца, впоследствии Джибальди уехал вслед за новым хозяином из Нью-Йорка в Чикаго. Там он скоро сделался известным под прозвищем Пулеметчик Макговерн. Еще чаще его называли «спусковой крючок Аль Капоне». Винченцо прослужил хозяину верно и преданно всего 13 лет, пока его не выследила конкурирующая криминальная группировка. В канун Дня святого Валентина Винченцо зашел в кегельбан, куда вскоре ворвалась целая орава людей с автоматами. Они буквально изрешетили пулями Винченцо, одного из лучших людей Капоне, дружба с которым началась у Короля Чикаго с трех страшных ножевых ударов, из-за чего Аль и получил прозвище, с легкой руки чикагских газетчиков прилипшее к нему навсегда, – Лицо со шрамом.
Самое любопытное, что вскоре сам Капоне столкнулся с Биллом Ловеттом. Прошло три года с тех пор, как началась война между ирландцами и кланом Йейлом-Капоне. Битвы шли по специфическим законам гангстерского мира, однако погибали в основном молодые парни, только что вступившие в мафию и не способные ни на что, кроме мелких дел. В такое время Капоне мирно сидел в одном из баров, когда туда ввалился ирландец с сальными волосами и бесцветными глазами. Нагло глядя прямо в глаза Капоне, он начал оскорблять его, хотя поводов ему никто не подавал. Однако на Диком Западе зачастую совершенно необязательно подавать повод к ссоре. Был бы человек, а причина для перепалки найдется. «Грязный ирландец, – подумал тогда Капоне. – Даже пули на тебя тратить неохота». Он еще не знал, что этот нахальный ирландец являлся долгие годы правой рукой босса ирландской мафии. И кто бы мог сказать, что Капоне не хватает выдержки? Он просто встал со своего места, подошел к обидчику, и тот даже не успел выхватить оружие. Аль был в бешенстве, а потому справился с ним при помощи одних рук – переломал ему все ребра.
Утром Фрэнк Йейл позвонил Капоне и сказал, что тот попал в крайне затруднительное положение. «Мне только что сообщили, что ирландцы рыщут по всему городу, пытаясь отыскать итальянца с особыми приметами – тремя огромными шрамами на лице. Это ребята серьезные, Аль, и теперь у них нет вообще никаких дел, кроме одного – изловить тебя. Я посоветовал бы тебе сегодня же убраться из Нью-Йорка. Чикаго, как я считаю, ничуть не хуже».
Чикаго тогда был вотчиной известного мафиозного босса Джона Торрио. Он был не только хорошим знакомым Фрэнка, но и солидным человеком, недельный доход которого составлял до 100 тысяч долларов. Этот человек, которому принадлежали почти все публичные дома Чикаго, ввел Аля в курс дела. Молодой человек ему сразу понравился, и он объяснил ему специфику такого города, как Чикаго. «Понимаешь, Аль, – говорил он. – Здесь все абсолютно беззаконно, и ты должен усвоить прежде всего наши законы, чтобы выжить. Ты займешься моими борделями, если не возражаешь. Знаешь, часть моих веселых заведений раньше была расположена на улице имени героя гражданской войны капитана Билли Уэллса.
Вернее, я хочу сказать, что мои девочки живут там и сейчас, но местное население чрезвычайно раздражало, что улица позорит имя героя. Они написали прошение городскому мэру, требуя, чтобы это, как они сказали, безобразие прекратилось. В результате теперь эта улица носит название Пятая авеню. Слушайся меня, сынок, я проведу тебя наверх. Конечно, школа Фрэнки хороша, но только для начинающих, тех, кто захочет научиться метко стрелять и разводить местных подонков. Я же покажу тебе путь наверх. Едва я увидел тебя, как сразу понял: ты человек, который мне нужен. Только такой, как ты, сможет и в приличном обществе показаться, и стрелять, когда это станет нужным. Поверь, я немного людей встречал в своей жизни, кто с успехом сочетал бы эти две способности».
Капоне оказался на удивление понятливым учеником Торрио. В качестве охранника публичного дома он довел это дело до исключительного совершенства. С появлением Капоне доход от публичных домов составил для мафии 50% (остальное отдавалось проституткам). Но эти 50% не были конечным итогом получения прибыли. Одна из проституток призналась на допросе, и ее слова были запротоколированы: «Я заколачиваю 556 долларов в неделю. Половину из них загребает хозяйка дома, значит, остается 278 долларов. Хочу я этого или нет, но 25 долларов уходит моему посреднику в этом доме и 36 долларов тому подонку, который меня туда устроил. Ем я на 15 долларов в день, врачу отдаю каждую неделю 5 долларов. Да еще к тому же месяца не проходило, чтобы у нас не вымогали деньги на какой-нибудь очередной праздник или политический фонд. 10 долларов берут копы на свой спортивный праздник, столько же отнимает пикник у шерифа.
Я обязана покупать вечерние платья стоимостью 50 долларов, потому что хозяйка сказала: если мы не станем этого делать, то все наше заведение просто взлетит на воздух. Через каждые два дня мне велят укладывать волосы, и это стоит 15 долларов. Транспорт обходится мне в 4 доллара, комната – в 10. Иногда копам хочется на всякий случай устроить у нас в доме облаву, и тогда мы скидываемся по пятерке с носа. Итого получается, что за неделю я расходую 221 доллар и 30 центов. Оставшиеся у меня 50 долларов и 70 центов я отношу своему сутенеру. Мы встречаемся с ним в конце каждой недели, а потом вместе идем в какой-нибудь бар, где напиваемся в стельку».
Теперь, когда бизнес от проституции процветал столь удачно, Капоне начали принимать в высшем обществе, там, где принято курить исключительно дорогие сигары, обсуждать оперы, или, вернее, смазливых оперных певичек. Никто не умел с таким изяществом носить фрак, никто не мог так непосредственно и очаровательно насвистывать мотивы из классических опер. Неподражаемый, несравненный Аль! Он покорял всех, с кем ему приходилось иметь дело. А то, что карман его одежды всегда выглядел слегка оттопыренным из-за пистолета, с которым тот никогда не расставался, то и эта мелочь прибавляла Капоне больше шарма.
Тем временем наступил 1920 год, когда американским конгрессом была принята 18-я поправка к конституции, по которой на территории страны запрещалась продажа, перевозка, ввоз и вывоз алкоголя. Наступило время сухого закона, когда никто не мог легально хранить ни ячменное пиво, ни виски. «Любопытно, – вспоминал Аль Капоне. – Казалось, только что граждане всей душой проклинали алкоголь, а тут вдруг, когда он стал запретным плодом, даже те, кто раньше не проявлял к спиртному ни малейшего интереса, стали выпивать, и спрос на эту продукцию начал расти, как на дрожжах».
В стране полным ходом развивалась алкогольная индустрия, а вместе с ней появились и новые понятия: «муншайнер», «бутлегер», «спикизи». Муншайнерами назывались самогонщики, занимавшиеся производством горячительных напитков при свете луны; бутлегер нелегально доставлял алкоголь в страну через границу, главным образом канадскую, или же перевозил через океан. Что же касается спикизи, то это понятие употреблялось в нелегальных притонах, когда клиент заказывал, например, чай и при этом многозначительно подмигивал, а все понимающий продавец немедленно подавал ему в чайной чашке порцию виски.
Что же касается Чикаго, то этот город был совершенно особый. Наверное, нигде в Америке так не
