когда вокруг так часто гремели выстрелы, солидные заказчики часто выражали желание усыпать весь гроб очередного безвременно почившего цветами.
Однако цветы не являлись главным занятием О’Баниона. Его называли пивным королем, и он оправдывал свое прозвище. Впрочем, он занимался не только контрабандой спиртного, но и контролировал многие игорные дома Чикаго.
Глядя на него, никто бы не подумал, что этот благообразный солидный человек вышел из беднейшей семьи. Его отец был штукатуром, и ему еле удавалось сводить концы с концами. Он был рад, что мог хотя бы платить за сына Дини, который пел на клиросе в церкви Имени Господня. Отец так никогда и не понял, почему его немного прихрамывающий очаровательный малыш так и не внял проповедям священника и избрал для себя в жизни совсем иной путь.
Вероятно, Дини оказался слишком умен и понял, что в этом жестоком мире, который окружал его, выжить мог только тот, кто уподобится хищному зверю. Он вырос и превратился в крепкого и сильного парня, который оказал благоприятное впечатление на Макговерна и получил место в его салоне. Задачей Дини было быстро и умело рассаживать по местам клиентов, а заодно приводить в чувство тех, кто решался проявлять свой норов. Посмотрев на его работу, Макговерн понял, что Дини окажется прекрасным телохранителем, а может, даже больше.
И Дини старался. Ни одна чикагская разборка не происходила без его участия. Дважды он отсидел в тюрьме: за ограбление (он пытался вскрыть сейф в помещении городской почты) и вооруженное нападение.
С наступлением времени сухого закона работы у Дини прибавилось. Поскольку денег у него пока было маловато, то он вместе с ближайшими приятелями Хайми – Полаком, Вайссом, Джорджем Мораном и Винсентом Олтери по прозвищу Трехстволка – попросту грабил грузовики со спиртным. Их совместный «бизнес» процветал на глазах, и вскоре, когда компанию друзей поймали буквально за руку, при выгрузке из машины большой партии бурбона «Кентукки» довоенного производства, О’Банион нашел средства, чтобы заплатить за молчание владельцу и полицейским, которые предпочли закрыть глаза на это дело.
Естественно, когда Джон Торрио принял дела безвременно почившего Джима Колориссимо, он сразу же вызвал к себе конкурента, чтобы попробовать с ним договориться о сферах влияния. «Я хозяин этой империи, которая ведет торговлю спиртным, – объяснил он О’Баниону, – а твои ребята ведут себя, так скажем, некорректно. В наше время налеты на грузовики со спиртным уже отошли в прошлое, и ты должен это понимать». «И что же вы хотите мне предложить?» – усмехнувшись, поинтересовался О’Банион. «Да все, что хотите, – ответил Торрио. – Только оставьте в покое мои грузовики со спиртным и не суйтесь на мою территорию; тогда все у нас будет хорошо. В противном случае неприятностей не миновать».
Эти условия устраивали Дини. Ему вполне хватало дохода с точек, где продавалось виски, в том числе и с аптек. К тому же казино тоже приносили очень неплохие деньги. Единственное, чем О’Банион решительно отказывался заниматься, это публичными домами. К проституции он всю жизнь испытывал непреодолимое отвращение.
Впрочем, нужды заниматься еще и этим сомнительным бизнесом у него не было. Он стал действительно богат, стал одеваться у лучших портных и регулярно полировать ногти. Наконец, он женился на глупенькой, но приятной девушке. Возможно, она за всю жизнь и пары книг не прочитала, зато сумела устроить исключительно уютное семейное гнездышко. «Он был таким заботливым мужем, – вспоминала его жена Виола. – Дини никогда не выходил из дома, не поцеловав меня на прощание. Он так доверял мне и всегда говорил, куда отправляется».
Бывший мальчик из церковного хора теперь ходил в отличных смокингах с внутренними карманами – для ношения оружия, не забывал посещать мессы, время от времени, когда его посещала сентиментальность, заглядывал в квартал, где прошло его нищее детство, и раздавал милостыню беднякам. Часто после этого у него слезы наворачивались на глаза. «Все-таки, я очень хороший парень», – часто говорил он. Да, скромности ему было не занимать.
Осенью 1924 года умер президент Союза сицилийцев Майкл Мерло, как это ни удивительно, своей смертью и в собственной постели. Магазин О’Баниона был буквально завален заказами на цветы и траурные венки для усопшего. Только Джон Торрио сделал заказ на 10 тысяч долларов, а Аль Капоне – на 8 тысяч. Был и такой оригинальный заказ: выложить из цветов фигуру Мерло в полный рост. И наконец, последним был заказ на чрезвычайно сложный венок, работу над которым Дини не мог поручить никому, а потому решил выполнить эту работу сам. Он спешил, потому что заказчик обещал забрать венок в полдень на следующий день.
О’Банион почти успел. Ему осталось только слегка подрезать хризантемы, как дверь отворилась, и в магазин вошли вчерашние заказчики. Их было трое, и О’Банион всех прекрасно знал, потому что нередко вел с ними совместные дела. Своей обычной прихрамывающей походкой он с улыбкой пошел навстречу посетителям и протянул им руку. При этом человек в надвинутой на глаза шляпе крепко сжал руку О’Баниона, а двое других стремительными жестами достали из карманов револьверы и прижали их к самому телу Дини. Они стреляли до тех пор, пока он не рухнул на пол. Человек в шляпе отряхнул руку и сделал своим подручным неуловимый знак, после чего они тихо и быстро направились к катафалку, на котором приехали и который ждал их до сих пор.
Полиция, прибывшая на место преступления, смогла констатировать только одно: убийцы держали пистолеты на минимальном расстоянии от тела убитого, потому что около пулевых отверстий остались следы пороха. В то же время ни один из прохожих, которых в момент убийства на улице было множество, не смог описать внешность посетителей цветочного магазина. Как обычно, следствие зашло в тупик, а О’Банион уже ничего не мог сказать. Думается, не сказал бы он ничего и в том случае, если бы ему посчастливилось выжить. Для порядка задержали тех, кого возможно, однако улик не было никаких, и всех отпустили.
Во всяком случае, у Торрио и Аль Капоне алиби было железное: они проводили время за городом в компании Майкла Генна, Альберта Ансельми и Джона Скализи. Подозревался и Фрэнк Йейл, друг Аль Капоне, хотя тот и утверждал, что находился на момент преступления в Бруклине. Ко дню похорон О’Баниона их отпустили.
Если сравнивать похороны Мерло и Дини, то они разительно отличались друг от друга: первая – до предела помпезная, обошедшаяся в 100 тысяч долларов, и вторая – почти нищая, словно хоронили обычного триггермена. Его положили в обычный гроб, отделанный бронзой, и все ритуальные услуги обошлись в 10 тысяч долларов.
Тем не менее желающих попрощаться с Дини было очень много. В эти три дня около его гроба побывало не менее 40 тысяч человек. Торрио прислал венок с короткой надписью: «От Джонни». Похоронную процессию сопровождал и Аль Капоне. Глядя на людей О’Баниона, которые не могли сдержать искренних слез, он подумал, что эти ребята убийство Дини просто так не оставят.
Священники Чикаго отказались проводить отпевание гангстера О’Баниона в церкви, но один из них на похороны все же пришел. Это был старый Патрик Мэллой, знавший когда-то Дини славным мальчуганом, который пел в его церковном хоре. Он не мог оставить человека, прошедшего в детстве страшный ад квартала, который он так хорошо знал. Преподобный Патрик не мог даже надеть приличествующего случаю церковного облачения. Все, что он смог сделать, – это прочитать несколько молитв.
Жена О’Баниона Виола хотела поставить над могилой мужа обелиск, однако кардинал Манделейн, узнав, что женщина хочет начертать на нем надпись «Моему любимому», возмутился и заявил, что в этом случае писать следует нечто не столь возмущающее общественную нравственность. Виола подчинилась, оставшись наедине со своим горем. «Дини почти все вечера проводил со мной, – вспоминала она. – Ему не нужны были другие женщины, он любил только меня».
Вероятно, друзья О’Баниона были верны ему. Во всяком случае, они еще питали какие-то романтические иллюзии. Так, едва похороны закончились, как один из ирландцев, Луис Альтери, заявил: «Я обращаюсь к убийцам Дайона О’Баниона и надеюсь, что они слышат меня. Я вызываю их на дуэль в любое угодное для них время, даже днем. Я буду ждать их на углу улиц Стейт и Мэдисон. Интересно узнать, люди они или звери?».
Вскоре Альтери узнал ответ на свой вопрос, потому что 1925 год вошел в историю Америки как один из самых кровавых и люди, даже если они до этого находили в себе силы оставаться людьми, уже все больше и больше напоминали диких зверей, и за это их мало кто мог осуждать.
В этот год произошло более сотни заказных убийств, причем все они так или иначе были связаны с
