Зачем нам враги

теперь, подумала Эллен, наблюдая, как он, опустив голову, судорожно пытается освободиться. Ему плевать, что я делаю и… что собираюсь делать дальше. Он просто зол, что я посмела тронуть его. И еще больше – что не дала завершить начатое. Удовлетворить его похоть. И его жажду причинять другим боль.

Научи меня, мысленно взмолилась она. Научи меня… этой жажде. Она мне так нужна, а ее нет…

Нет?

– Развяжи меня сейчас же, дрянь! – прошипел Глориндель, вскинув голову. Растрепавшиеся белокурые волосы падали ему на глаза, рот застыл в гримасе безграничного отвращения, тонкие ноздри яростно раздувались. Эллен никогда не видела его таким… или…

Или ВИДЕЛА?

Эта ярость, обескураженность и гнев в его глазах, возмущенный крик, сменяющийся криком боли, когда сталь вонзается в его прекрасное белое тело…

Эллен вдруг поняла, до чего смешна. До чего она ничтожна и убога в его глазах: стоит над ним в пяти шагах, будто боясь подойти, в своем несуразном, выпачканном платье, со скрученными в кривой узел грязными лохмами, сжимая на груди трясущиеся руки, неуклюжая, жалкая… И эта жалкая тварь оглушила его, отвезла в лес, привязала к дереву и теперь стоит, дрожа как осиновый лист, едва не теряя сознание от ужаса перед тем, что сделала…

Как ты омерзительна, Эллен, холодно подумала она – или кто-то другой в ее голове. Ты в самом деле хуже, чем дождевой червяк. Так ты себе представляла встречу с Расселом, верно? Ты бы и его оглушила, связала, а потом дрожала бы перед ним, слушая, как он осыпает тебя бранью, тебя, жалкую глупую суку, которая вообразила себя великой мстительницей?..

Ну и кого здесь ты собиралась этим рассмешить?

Никого, подумала она. Некого смешить. Здесь никого нет.

Что ж, отлично. Хорошо. Я все поняла. Спасибо за эту науку.

– Ты оглохла или… – снова начал эльф, и тогда она рванулась к нему, стремительно, как змея, и со всей силы ударила по лицу.

Она никогда прежде к его лицу не прикасалась – хотела, но ни за что не набралась бы смелости, а когда он был без сознания, ей просто было не до того. И сейчас ощутила – обжигающе жаркую кожу под своей рукой. Жаркую и такую мягкую – верно говорят, что щетина у эльфов не растет. Не понять даже, что кого ожгло сильнее – эльфа эта пощечина или его кожа – руку, которая пощечину нанесла.

«Огонь, – подумала Эллен будто в бреду, – огонь, жарко, горячо…»

Глориндель вскинул голову, и его глаза снова расширились, но ярость из них ушла. И брезгливость тоже. Осталось негодование, и изумление, и… и появилось что-то, абсурдно напоминающее восторг. Будто он был приятно поражен тем, что она сделала.

– Ты…

– Я убью вас, – сказала Эллен и подняла с земли нож – его нож, который сняла с его пояса. – Убью.

Он хотел что-то сказать, но умолк, едва приоткрыв губы. Прекратил вырываться, медленно подтянул ноги поближе к туловищу. Слабо тряхнул головой, сбрасывая липнущие к лицу пряди, – словно хотел видеть ее получше. Хотя нет, не ее. Эллен поймала его взгляд и поняла, что он направлен на нож в ее руке.

– Слушай, Эллен, – наконец проговорил Глориндель. – Если это из-за того, что я… сделал в той таверне, то… я сожалею.

– Заткнись, – сказала она.

– Я правда поторопился. К тому же девчонка была вовсе не так хороша. Послушай, Эллен. Если ты хочешь, то мы можем…

Она ударила его снова. Левой рукой – потому что в правой был нож, а Эллен не хотела уродовать эльфа. Пока не хотела. Пока ей нравилось смотреть на его нечеловечески красивое лицо, нравилось наблюдать, как меняется его выражение, как понемногу с него слетают все маски, которые он привык носить, – одна за другой.

Ярость была только одной из этих масок, вдруг поняла Эллен. Всего лишь одной. Самой верхней.

Теперь обе его щеки пылали от ее ударов, а у нее огнем горели ладони. Эллен стояла над ним, стискивая скользкую от пота рукоять ножа, а эльф смотрел на нее снизу вверх, и блики мутно светившего сквозь облака солнца отблескивали в его васильковых глазах.

– Что ж тебе надо? – бессильно прошептал он.

Эллен наклонилась, отчего-то не боясь никакого подвоха – она знала, чувствовала, что его не будет, хотя и сама не знала, откуда у нее взялось такое чутье, – и откинула волосы с левого уха эльфа, обнажив изуродованную ушную раковину. Потом, поддавшись порыву, провела грязными пальцами по еще розоватому рубцу. Эльф содрогнулся и тут же застыл.

Как будто тоже вспомнил, почему-то подумалось Эллен.

– Расскажите, как это случилось, – попросила она.

Именно попросила – он мог не ответить, и она никакими силами не выбила бы из него признание. Любое другое – но не это. Потому что в глубине души не была уверена, что хочет это знать.

Но спросить должна была – из-за Рослин. Из-за ее талисмана.

И эльф, конечно, не ответил. Стиснул зубы – Эллен увидела, как напряглись желваки на его скулах. И промолчал, по-прежнему не сводя глаз с ножа в ее руке. Проглотив ком горького разочарования, на миг вставший в горле, Эллен выпрямилась и небрежно перехватила рукоятку ножа удобнее, направив лезвие эльфу в глаза.

– Тогда я вам и второе так же укорочу, – улыбаясь, сказала она.

Он вцепился в нее внимательным, требовательным взглядом.

– Почему ты это делаешь?

– Вы мне не нужны, – охотно пояснила Эллен, обрадовавшись вопросу, на который у нее был готов правдивый ответ.

– Но твоя княжна…

– Моя княжна давно дома, – перебила Эллен. – А мне надо было в Тарнас. Я думала, вы проводите меня. Думала, что вы защитите меня от насильников. А вы сам насильник. Я не могу допустить, чтобы такие, как вы, не только подстерегали беззащитных женщин на безлюдных трактах… но и вламывались в их спальни.

– Она сама со мной пошла! – бросил эльф, будто оправдывался перед ревнивой женой, и его возмущение выглядело столь искренним, что Эллен рассмеялась.

– Вы такой… наивный, милорд, – нежно сказала она. – И ведь вам уже, наверное, немало лет, а ничего-то вы не знаете о жизни. Или что-то все-таки знаете? А? Может быть, я и отпущу вас, если вы поделитесь со мной частью своих знаний.

Это так странно прозвучало – отпущу вас. Эллен было сладко во рту от этих слов, и она видела, что эльф тоже это почувствовал. Он не вздрогнул, только стал еще бледнее. Ты в моей власти, подумала Эллен. Ты мой. Я могу сделать все, что захочу.

Вот только чего же я хочу и… могу ли.

Могу, могу. Я должна. Сейчас я просто… пробую. Учусь. А там – у меня не будет времени на раздумья.

Рука Эллен не была рукой Эллен, когда метнулась вперед, со всей силы, только лезвие слабо блеснуло перед глазами. Глухой звук удара вынудил настороженную тишину леса содрогнуться, вверху зашелестели ветки, с которых сорвалась испуганная птица, крупный зеленый лист медленно опал к ногам Эллен, лизнув одеревеневшее плечо эльфа.

Плечо, над которым в стволе подрагивал нож, вошедший в древесину в двух пальцах от шеи Глоринделя.

«Если я сейчас не смогу выдернуть лезвие…» – подумала Эллен и, не дав этой мысли времени развиться, рванула нож на себя. Лезвие вышло с сухим хрустом разламываемой коры. Эллен показала Глоринделю нож, на котором поблескивали капельки прозрачной желтой смолы.

– Как вы поступаете со своими врагами, милорд? – спросила она. – Научите меня. Вы меня научили быть жестокой… безрассудно, бессмысленно жестокой – ну так и научите еще зачем. Зачем я должна вас убить?