Лукас какое-то время смотрел на него. Потом сказал совсем другим тоном:
– Марвин, да ты пойми наконец. Никто из нас не ушёл бы из Нордема живым. Ни ты, ни я, ни она. Нас бы не выпустили.
– Выпустили бы. Сэйр Лайам обещал…
– Да толку-то с твоего сэйра Лайама? Ты к нему хоть присматривался, благородная твоя башка? Он же не в себе. Совсем, видать, очумел после смерти герцогини. В этом форте пять минут до бунта, и мне вовсе не хотелось, чтобы именно наши шкуры стали для него поводом, к чему всё и шло.
– Они обещали, к тому же…
– Ты слышишь меня вообще или нет? – Лукас выпрямился и, упершись ладонями в колени, раздраженно посмотрел на Марвина. – Говорю тебе, сразу по окончании обряда Ойрек захватил бы в форте власть. Ты думаешь, почему я не хотел, чтобы он там присутствовал? Слишком удобно ему было бы – прирезать Лайама, а свалить на нас.
– Но им же… им же нужно ваше… и моё свидетельство…
– Лайаму нужно. Он хоть и сбрендил, но кое-что понимал. А из Ойрека политик такой же, как и делец. Небось, теперь продаст ребёнка Мессеры первому, кто побольше заплатит.
Марвин замер, будто громом поражённый. Эта очевидная мысль ни разу не приходила ему в голову. Больше того – он как будто совсем забыл, что младенец, надрывавшийся криком на его руках – его король… будущий король, а впрочем, какая к Ледорубу разница.
Он отрешённо ощупал свой пояс, потом огляделся по сторонам.
– Где моё оружие?
– На беса оно тебе? – проворчал Лукас. – Может, мне ещё спиной к тебе повернуться, чтоб тебе попривычней бить было?
– Дайте мне меч. Я… потом вам верну.
– Что ты несёшь?
Единый, он сам не знал, что. Поэтому сказал только то, в чём был совершенно уверен:
– Я возвращаюсь в Нордем.
Лукас сокрушённо покачал головой.
– Сядь, парень, и успокойся. У тебя жар. Вот и в бред уже понесло.
– Я возвращаюсь, – упрямо повторил Марвин. – Вы как хотите, хотя мне не понять, как вы можете быть здесь, когда ваш долг… – он запнулся и устало добавил: – Да я вообще не могу вас понять, так что уж тут… А я пойду.
Лукас несколько мгновений не сводил с него глаз.
– Из-за ребёнка, да? Коль не вышло порешить Мессеру, как тебе велели, решил приволочь своим хозяевам её ребёнка? Думаешь, это равноценная замена? – он умолк и вдруг криво улыбнулся, словно поняв что-то важное, что было поздно менять. – А впрочем, тут ты прав. Равноценная.
«О чём он говорит? – подумал Марвин. – Вроде бы о том же, о чём я, но… Единый, да как же можно
– Он королевской крови, – чувствуя, что уже почти не может сдерживать клокотавшую в нём ярость, медленно заговорил Марвин. – Он сын сестры короля, наследник Хандл-Тера. Он в руках язычников и предателей. Я не оставлю этого так. А вы, мессер патрицианец, можете и оставить.
Лукас расхохотался.
Марвин не мог взять в толк, что тут смешного. И понял, только когда Лукас заговорил – но, Единый и Ледоруб, зря он это сделал!
– Проклятье, Марвин, и ты тоже повёлся на мой спектакль?! Боже правый, да ты мне льстишь. Нет, ну я ещё понимаю этих мужиков, которые в часовне-то были последний раз младенцами, когда их самих освящали, но ты…
– Что? – он всё ещё не понимал, а то, на что это походило, было слишком невероятно, чтобы поверить. – Вы… так вы… не…
– Не больше патрицианец, чем ты. Хотя нет, впрочем, меньше, чем ты. Право слово, много меньше!
Он всё ещё смеялся. Марвин теперь вспомнил этот смех. И ещё вспомнил, что иногда ему снилось, как кто-то смеётся – тогда ему казалось, что над ним – и этот смех походил на ветер, которым раскачивало тело Робина Дальвонта, повешенного за нарушение присяги. Просыпаясь. Марвин помнил ветер, помнил скрип верёвки и выражение перекошенного лица покойника, но смеха не помнил, потому что именно смех был хуже всего.
Марвин, шатаясь, встал. Лукас сказал правду: он горел в жару и, должно быть, бредил, иначе как объяснить, что сейчас он снова увидел лицо Робина прямо у Лукаса за спиной, в запорошенной снегом расщелине, и подумал: «Так, это хорошо, будь здесь, смотри, я исправлю то, что сделал, насколько это возможно…»
– Вы провели обряд, – сказал Марвин, удивляясь, почему не отсыхает его язык, произносящий эти слова, – не будучи посвящённым в сан. Это…
– Марвин, – в голосе Лукаса звучало и предостережение, и мольба.
– …худшее из святотатств, какое можно вообразить, – твёрдо закончил тот. – Дайте мне меч, сэйр Лукас из Джейдри. Или нож. Или, если изволите, я выйду против вас с голыми руками. Я был когда-то хорош в кулачных боях. Но вы можете выйти против моих кулаков с мечом. Это будет честно.
– Глупый злобный щенок, – тихо сказал Лукас, и в его голосе Марвин услышал неподдельное отчаяние. – Да ведь это твои патрицианцы отправили тебя сюда на смерть. Артен хотел убить герцогиню, но
