застревает горячий клубок.
Все, что угодно, но мальчика нельзя бросить. Он не должен потеряться на улице. Ничего! Костя что- нибудь придумает. Он добрый и умный. Он сразу все поймет. А что, если им взять Петю к себе… У них будет собственная жилплощадь. И никому нет дела. Ах, как она сразу не додумалась.
Клубок в горле Маши тает. Дышать становится легче.
— Вот что, — говорит Маша, — сейчас мы маленько поедим. Ты ведь хочешь кушать? Пойдем в сквер и там поедим.
В сквере, усадив Петю на садовую скамейку, Маша бежит в павильон и там покупает бутерброды с колбасой, два пирожных, бутылку фруктовой и картонные стаканчики.
— На, кушай, — говорит Маша, раскладывая еду на газете.
— Как вас зовут? — спрашивает Петя.
— Маша.
— Это как «Капитанскую дочку». — На лице мальчика впервые появляется подобие улыбки. И неожиданно добавляет: — Ему деньги вовсе и не нужны. Все равно он их пропьет. Мама получит, а он пропьет. А потом всяко ругается, а мама плачет, — голос мальчика начинает звенеть.
— А ты про него не думай, — ласково говорит Маша. — Ну его! Мы вот сейчас к Косте пойдем. Хорошо?
— Хорошо. А Костя кто?
— Костя замечательный. Он на заводе работает, слесарем-электриком.
— Мой папа тоже на заводе работал.
— Будущее за электротехникой, — заявляет Маша, пряча пустую бутылку в сумку. — Ну, пошли, Петя.
Они идут по тенистым аллеям сквера, пересекают широкую площадь. На шумных перекрестках Маша держит Петю за руку. Еще, чего доброго, попадет под машину…
Чем ближе они подходят к городскому парку, тем беспокойнее становится у Маши на душе. Что скажет Костя? Вдруг не согласится? Раз он сказал ей: «Мы будем жить вдвоем, ты и я, и больше никого». У них будет такая маленькая комната, всего восемь квадратных метров. У них ничего, совсем ничего нет. Для нее, конечно, все это ерунда. А вот Костя? Захочет ли он одевать, кормить мальчика?
А если Костя не согласится, тогда она, Маша, должна будет бросить Петю?! Нет, только не это.
Маша чувствует на себе встревоженный взгляд мальчика. Она через силу улыбается.
— Ничего, Петя. Вот увидишь, все будет хорошо. — Ей самой кажется, что голос ее звучит не очень-то уверенно.
Но вот и парк. На электрических круглых часах, что висят над входом, половина восьмого. Еще ждать полчаса.
Костя! Он идет, заложив руки в карманы и поглядывая по сторонам. На Косте новый серый костюм. В нем он выглядит очень солидным. Он сразу замечает Машу и, широко улыбаясь, подходит к ней.
— Вот хорошо, что рано пришла. То есть не опоздала. Билеты я взял. Хочешь мороженого? — произносит он залпом.
— Костя, я не могу пойти в парк. Понимаешь, Петю нельзя оставить одного. Он не может идти домой.
— Какой Петя?
Маша смотрит на мальчика и, сунув ему рубль, говорит:
— Возьми себе мороженого.
Петя послушно становится в очередь за мороженым. Он то и дело оглядывается и переводит синие тревожные глаза с Маши на Костю.
Перескакивая с одного на другое, Маша торопливо рассказывает. Это просто ужас, что произошло. Как бы она глядела в глаза начальнице, если бы не Петя?! Да ее бы могли уволить с работы. Очень просто. Этот толстяк невозможно отвратительный. И как она не заметила, когда он деньги вытащил из сумки?! А Петя- то, Петя! Нет, он замечательный. Петя вернул ей деньги, и не побоялся. А толстяк чуть Петю не убил. Куда теперь мальчику деваться?! Его маму отвезли в больницу. Сильно она плохая. Еще помрет. Нельзя Пете домой возвращаться. Этот еще будет над ним издеваться, без матери-то. Нет, что бы она делала, если бы не Петя? Как бы на работе людям в глаза глядела… Ей там доверяют…
И тут Маша спохватывается. А сумка-то! Ведь на почте ее, наверное, потеряли.
Сказав Косте, чтобы он никуда не уходил и дожидался с Петей ее здесь, у ворот парка, Маша подходит к мальчику.
— Петечка, — говорит она, — ты побудь с Костей, а я сейчас. Мне только надо сдать, — она кивает на сумку. — Я быстро. Ты подождешь? Ладно?
Петя молча кивает.
…На почте Машу несколько раз спрашивают, не случилось ли чего. Уж больно у нее встревоженный вид.
Наконец покончив со всеми делами, Маша спешит к парку. На полпути ее внезапно охватывает беспокойство. А что, если Петя не дождался ее и ушел?! Вдруг он спросил: «Я пойду?» А Костя сказал: «Иди». Петя и ушел. Эти парни такие не чуткие. Маша вспоминает, как по смуглому, всегда такому ласковому лицу Кости пробегали тени, когда он слушал ее, как он хмурился, пожимал плечами и все пытался что-то сказать.
Ей уже кажется, что она никого не застанет у ворот парка. Теперь Маша чуть ли не бежит.
Так и есть: ни Кости, ни Пети! Может, они сидят на тех скамейках, что стоят под кустами акаций. Маша бежит к скамейкам. Парочки равнодушными глазами скользят по Маше. Где же они? Зачем же Костя отпустил Петю? Неужели он, не дождавшись ее, пошел в парк?! Да разве он не понимает?
И тут до нее доносится Костин голос:
— А если хочешь знать, так через десять, даже через пять лет у нас изобретут межпланетные корабли. Будь уверен: есть спутник, будут корабли…
Дальше Маша слышит только голос, смысл слов до нее не доходит. Они сидят на скамейке рядом: Костя и Петя.
Кленовый лист
Звонок прозвучал тоненько, будто пробуя голос. Потом возбужденно задребезжал и оборвался. «Привезли кого-то», — подумал Василий Иванович.
Больница просыпалась. Где-то хлопнули дверью. Раздались неясные голоса. По коридору, постукивая градусниками в стакане, прошла дежурная сестра Мария Сергеевна. Василий Иванович узнал ее по легким, каким-то скользящим шагам. И в который раз удивился, как при ее полноте можно ходить так легко. У дверей его палаты шаги ненадолго замерли. Видимо, сестра не решалась зайти, думая, что он спит.
Если бы знала милая Мария Сергеевна, как он рад, что ночь наконец минула и уже нет больше надобности тщетно пытаться уснуть! Стараясь делать как можно меньше движений, он поднялся, надел халат, ночные туфли и вышел в коридор. Няня Фрося, пожилая женщина с круглым лицом, на котором улыбалось все сразу — глаза, румяный рот, ямочки на щеках, что-то мурлыкая себе под нос, мыла окна. Поздоровавшись с Василием Ивановичем, она спросила:
— Как вы сами себя чувствуете? Как спали-ночевали?
— Превосходно, — солгал Василий Иванович. — Поступил новый больной? — спросил он.
«Видать, как ты выспался, глаза-то опять бессонные», — подумала Фрося и сказала:
— Вот и хорошо. А больную-то не шибко новенькую привезли. Лежала она у нас в седьмой палате. Вы еще ее консультировали. Может, помните? Из Октябрьского совхоза она. Чернявенькая такая…
— Как же, помню. Холецистит! Гм… Опять обострение? Странно, что так скоро… — И он, слегка
