словно заклинание:
– Девочка моя, что же ты наделала, зачем? Ведь я никогда не упрекну тебя, ты же не виновата, родная моя, как же ты могла? Ты сильная у меня, ты справишься, девочка. Я же люблю тебя, я жить не могу без тебя, что же ты наделала? Я найду и убью их, как Корейца, я обещаю, только не делай этого больше, не уходи от меня. За что ты меня так? Не надо, малыш мой, не надо, любимая…
Коваль безучастно лежала на его руках, и смысл сказанного им с трудом доходил до ее отупленного лекарствами мозга.
Вернувшийся доктор наложил швы, поставил капельницу и вкатил щедрую порцию успокоительного. Марина слышала, как он говорит Егору на лестнице:
– Егор Сергеевич, не нужно сейчас ее расспрашивать, говорить что-то, вообще лучше не трогать. Она должна прийти в себя, потому что, честно скажу, досталось ей крепко. Больше сказать не могу, тут лучше без подробностей. Марина Викторовна – женщина сильная, но даже таким не всегда удается справиться в подобной ситуации. Поэтому будьте рядом, не оставляйте ее одну, а главное, наберитесь терпения. Я понимаю, это прозвучит странно, но, как говорится, все проходит – пройдет и это, Егор Сергеевич. Она забудет со временем…
Доктор попрощался и уехал, а Малыш, прикрыв дверь, чтобы не беспокоить жену, позвонил кому- то:
– Розан? Это Малыш, – донесся до нее его голос. – Прошу тебя, перетряси весь этот чертов салон, выясни, кто помог, кто сдал мою жену. Нет, она не говорит ничего, а спрашивать… Да ты видел бы, что с ней сделали! Я город на уши поставлю, но найду этих козлов! Нет, не приезжай, ей не надо волноваться, и так все плохо. Да, до связи.
Мозгами Коваль поняла, что Малыш не на шутку завелся – он наверняка выяснит, кто, что, как, и накажет того, кто подставил в салоне, но эмоций никаких не было. Она лежала как Снежная королева из сказки, и ей было абсолютно все равно. Снотворные препараты не действовали, от них только голова кружилась, Егор принес стакан текилы, Марина молча выпила и опять отвернулась к стене. Самым невыносимым было смотреть в его обеспокоенное лицо, в страдающие глаза… Спиртное плюс таблетки помогли отключиться, и она уснула. Среди ночи приснился кошмар – на нее шел один из вчерашних амбалов, в то время как двое других шарили руками по телу.
– Не надо… ну, не надо… я не могу больше… не могу… не надо… – застонала Коваль, выгибаясь и оказываясь в объятиях мужа.
Он крепко прижал ее к себе и заговорил, поглаживая по голове:
– Успокойся, детка, ты со мной, здесь никого, кроме нас, нет. Все прошло, не бойся, я тебя никому не отдам. Спи, любимая, я с тобой, – он убаюкивал ее, целуя заплаканное разбитое лицо, гладя волосы, но, едва его рука соскользнула на обнаженное плечо, как Марина вся передернулась и снова застонала. Егор убрал руку: – Прости, я не хотел…
Он укутал ее одеялом, обнимая поверх него, чтобы не касаться тела, и тяжело вздохнул.
Это состояние день за днем не покидало ее – она не могла выносить прикосновений к себе, сразу вспоминая прошлый кошмар. Егор терпел, Марина видела, как непросто ему дается терпение, но ничего поделать с этим не могла – не могла забыть эти рожи, руки, движения чужих мужиков на ней и в ней… Это было ужасно, но еще хуже – видеть каждый день перед собой мужа: ей казалось, она виновата перед ним, казалось, в том, что сделали с ней – сто процентов ее «заслуги», раз она позволила… Коваль все время лежала в спальне, велев закрыть жалюзи на окнах и задернуть шторы. Запретила включать свет – не хотела, чтобы кто-то видел синяки на лице, ссадины на теле и забинтованную руку. «Слабачка чертова, даже нормально вены вскрыть не смогла…» – отстраненно думала она, разглядывая бинт на зашитом запястье.
Егор никого не подпускал, сам сидел рядом, не отлучаясь даже в офис, сам кормил с ложки, ухаживал, и от этой его заботы Марине было еще хуже. Он больше не делал попыток прикоснуться к жене, только гладил по волосам да иногда вдруг прижимал ее голову к своей груди так, что она слышала, как бьется его сердце. Марина понимала, что он хочет услышать имя человека, сделавшего это, но спросить не решается, а сама она сказать просто не могла, язык не поворачивался…
В таком состоянии она пробыла дней десять, и вывел ее из ступора, как ни странно, Воркута. Он позвонил на мобильник Малыша в тот момент, когда Коваль лежала, уткнувшись лицом в колени мужа, а тот задумчиво гладил ее по волосам.
– Да, Малышев, – бросил Егор в трубку. – Кто это? Кто?! Что тебе надо, Воркута?
Марина протянула руку и нажала кнопку громкой связи. В трубке послышался противный смех Воркуты:
– А ты догадайся! Я большой поклонник таланта твоей жены, Малыш! Повезло тебе, такую девку гасишь! Красавица, умница, тело – просто блеск. А уж как она трахается, тебе, думаю, не надо рассказывать?
Лицо Егора напряглось, глаза сузились. Марина хорошо знала, что за этим последует, и взяла его за руку, прошептав:
– Не надо, пусть…
– Так что, Малыш, очухалась там твоя красотка? А то мои быки уже очередь на нее расписали, ждут новой встречи. Что передать? – глумился Воркута.
Егор не выдержал:
– Пошел ты на… старый хрен! – заорал он. – С сегодняшнего дня, даже если моя жена ноготь сломает, я тебя найду и за яйца вздерну, усек?! Это в Питере своем ты авторитет, а для меня ты – просто хрен собачий. Так что держись подальше от моей жены, я серьезно!
– Дурак ты, Малыш, хоть и был на положении когда-то. Кто ты, чтобы грозить? Сидишь под юбкой у своей Коваль и в кирпичики играешь. А ее я все равно сломаю, по-моему будет, раз я решил. И пусть запомнит: не одумается – пожалеет, что родилась. Изуродуем так, что и ты побрезгуешь! Пока, Малыш. Да, любимой жене тоже привет передай! – и Воркута бросил трубку.
Гудки отбоя ударили по нервам, и Марина словно очнулась от летаргии, в которой пребывала эти дни. Она поднялась, раздернула шторы на всех окнах, подняла жалюзи, жмурясь от яркого света, заполнившего комнату. Егор с удивлением наблюдал за ней. А она, по-прежнему молча, сходила в душ, умылась, закрутила волосы в узел, надела черные джинсы и черную водолазку. Вернувшись в комнату, велела ошарашенному мужу:
– Кофе, сигарету и Розана.
Малыш не поверил своим ушам и глазам:
– Детка, что с тобой?
– Все, Егор, хватит! Я не могу позволить себе роскошь лежать и оплакивать неизвестно что! Мне нужно расставить все по местам.
Марина пила кофе в каминной, когда в дверях нерешительно появился Розан, не знающий, куда деть глаза, а с ним – ее телохранители, которых разъяренный Малыш чуть не порешил в тот день, когда они вернулись домой одни, без нее. Коваль обернулась и спросила:
– Ну, что встали, как на похоронах? Я жива и даже относительно здорова, так что заходите.
Войдя, все трое как по команде опустили в пол глаза. Бедные ее мальчики, они считали себя виновными в том, что произошло, не понимая, что у них не было ни единого шанса помочь хозяйке.
Егор, встав из кресла, глядя на телохранителей, жестко произнес:
– Еще косяк, уроды, и можете считать себя покойниками! Я не буду разбираться, просто пристрелю. Розан, думай, как быть, Марине опять угрожают.
И тут они все услышали ее смех. Она хохотала во все горло, а потом, закончив так же неожиданно, как начала, сказала громко и отчетливо:
– Никто и никогда не сможет напугать Марину Коваль членом! Понятно, мальчики? – и, невозмутимо закурив, она взглянула в глаза мужа – в них было недоумение и ужас. – Не переживай за меня, любимый. Я постараюсь сделать все, чтобы больше никто не притронулся к тому, что принадлежит только тебе. Розан, я знаю, кто умыкнул меня из салона. Я регулярно бываю там уже несколько лет, и это хорошо знал Илья, племянник Мастифа. Помнишь его?
– А говорили, что он скололся давно, – протянул удивленный Розан.
