общих чертах наши отношения с ней сложились так, как и предсказывал доктор Фрёлих.
По официальному договору она стала моим
Лето 1963 года получилось довольно славным. Началось оно очень спокойно. Мы дарили друг другу стыдливые поцелуи, пили вино, потому что доктор Фрёлих предписал мне употреблять дорогое красное вино. Такой человек, как я, не мог прожить долго без какой-либо мании, поэтому страсть к хорошему вину стала для меня лучшим выходом. Обычный бассейн я велел перестроить в бассейн с искусственными волнами – один из первых в Германии. Плавание превратилось в любимый вид спорта. В жару мы с Сильвией ходили на реку с быстрым течением и купались там. Это было немного опасно, но давало неплохой всплеск адреналина. Из парадного зала по моему распоряжению убрали всю масляную живопись, поснимали мещанские ковры, о которых сначала говорили, что они невероятно стильные. Вместо всей этой мишуры в зале повесили большой экран. Помещение превратилось в подобие кинотеатра, и каждый вечер здесь стали показывать фильмы. «Сладкая жизнь» и «Грек Зорба» доставили мне огромное удовольствие, и потом я долго ходил под впечатлением от этих сильных лент.
Зимой мы лепили снеговиков, купили лыжи и бегали на них до изнеможения, и потом, сидя у теплой кафельной печи, где уютно потрескивал огонь, на который я мог смотреть часами, я целовал и целовал живот Сильвии, потому что был благодарен за ее доброту. Затем она полностью обнажалась и могла достичь оргазма от одного лишь поглаживания ее грудей. От этого в мужчине просыпается гордость. Но я не собираюсь рассказывать вам слишком много, хочу лишь намекнуть, что наши отношения были нетривиальными и не слишком яркими в сексуальном плане. Подробности здесь излишни. Конечно, все это можно описать с сарказмом и выставить Сильвию этакой суррогатной резиновой куклой, но на самом деле ее роль несравненно значительнее.
Управление всеми производственными делами я на целые месяцы переложил на плечи Лукиана. Рентабельность предприятий оставалась неизменно высокой, и там, где не работали мы, за нас работали наши деньги. Если же в мой мозг вдруг закрадывались шальные мысли о Софи, я сразу же пил лекарство, прописанное доктором: доброе красное вино. Не хочу лгать: я по-прежнему знал, где находится Софи и чем она занимается в данный момент, но в мелкие подробности уже не вникал. Теперь я вел себя в этом отношении, как деловой человек, который спокойно пробегает глазами сводки достижений конкурентов лишь для того, чтобы быть в курсе дел и оставаться на высоте. Мое состояние нормализовалось, появилась какая-то надежда. Так прошло несколько лет.
Потом вышел «Револьвер», лучший альбом «Битлз», который вверг меня в настоящую эйфорию. В том же году, в 1966-м, умер от инсульта доктор Фрёлих. Для меня это стало ужасным ударом, его смерть просто подкосила меня. Но что поделаешь. Отныне мне стало не хватать лишь его присутствия, но мудрые советы и теплота его сердца остались со мной навсегда…
Мы с Сильвией – я считал нас парой – одолжили у Лукиана яхту и отправились инкогнито в путешествие вокруг Сицилии. Потом сделали крюк до Мальты. Вернувшись в Германию, мы иногда выходили вместе в свет, посещали Мюнхенскую оперу, скачки в Баден-Бадене. Когда в июне 1966 года «Битлз» выступали в цирке Кроне, я сидел среди зрителей, нацепив массивные темные очки, чтобы не быть узнанным. Я жил в отеле «Байришер Хоф» по соседству со знаменитыми музыкантами и без труда получил автографы всех четверых. Мой английский был весьма скуден, и я специально нанял переводчика. Однажды я застал Джона Леннона за странным занятием – он подрисовывал на картине, висящей в коридоре, дополнительные фигуры, причем так умело, что никто не заметил разницы.
Тогда мы перекинулись с Ленноном парой фраз. Это были ничего не значащие слова: «Что вы там делаете? Рисуете? О, замечательно». Но я испытал громадное воодушевление от того, что разговариваю с человеком, которого боготворю. Это было новое для меня чувство.
А Сильвия? Она не поняла «Битлз», совершенно не восприняла их музыку. Для нее это был пустой звук, и она даже не пыталась мне подыграть. Вы можете смеяться, или плакать, или считать меня избалованным ребенком, но именно это обстоятельство разрушило наши с ней отношения. Вся конструкция покачнулась, затрещала и с грохотом обрушилась. Сильвия оказалась не способна разделить мою жаркую музыкальную страсть, и я смертельно обиделся на нее. Нет, инфантилизм здесь ни при чем, виной всему ложь, что лежала в основе нашей связи. И тем не менее можете изобразить меня в этой главе капризным эгоистом, я полностью заслуживаю этого. Как будто бывают отношения, абсолютно свободные ото лжи! Как будто прочная связь вообще возможна без обмана!..
Чтобы украсить наш союз, я купил кольца, правда, серебряные, простые, но очень красивые. Однажды вечером мы сидели в кинозале нашего замка и смотрели «Золотой палец». Не думаю, чтобы название фильма имело что-то общее с моей ситуацией, но я порывисто схватил руку Сильвии, стянул кольцо с ее пальца, затем снял свое и быстро проглотил их оба. Этот жест позволил мне обойтись без тех слов, произносить которые у меня не было никакого желания. Ночь я промучился болями в желудке, но утром кольца благополучно вышли наружу. Все.
На этом относительно спокойный этап моей жизни кончился. Конечно, Сильвию я хорошо обеспечил, она даже иногда приезжала в гости в мой замок. Мы остались друзьями, но в сердечных делах – сейчас мне не приходит на ум более подходящего слова – я опять остался совершенно один. Мною снова овладело безумие. Временно потеряв надо мной власть, оно постоянно пряталось за спиной, терпеливо поджидая, когда же настанет его час.
Лукиана я отправил в Берлин. Он не только не имел ничего против, но и очень радовался такому повороту событий. Я почти уверен, что Луки уже успел побывать там несколько раз и без моего разрешения повидаться с Софи. Окажись это неправдой, я бы сильно разочаровался.
1967
Биргит вместе с двумя исключительно целеустремленными женщинами-юристами, обладающими коммерческой хваткой, ведет довольно успешную адвокатскую контору в берлинском районе Шёнеберг. Специализируется контора на хозяйственном праве. Софи тоже взяли туда. Несмотря на кандидатскую диссертацию (которую, кстати, так и не дописала), она выполняет самую простую секретарскую работу: составляет запросы, занимается почтой и варит кофе. Можно сказать, что ей платят даже слишком много за столь элементарные обязанности. Софи выполняет их очень старательно – она благодарна за 30-часовую рабочую неделю, но труд для нее слишком банален, в нем нет места творчеству, кроме того, она постоянно чувствует себя обязанной своей сводной сестре. Но жизнь в большом городе имеет много преимуществ, и Софи здесь нравится.
Живет она на Мерингдамм – в мещанской части Кройцберга, снимает трехкомнатную квартиру, недорогую и довольно запущенную. Дом очень старый, тут принято тесно общаться с соседями. Летом на заднем дворе жарят на гриле колбаски, зимой помогают пожилым фрау с верхних этажей носить уголь.
Софи вступила в ряды Социалистического союза немецких студентов. Она считает, что крупные партии, такие, как СДПГ и ХДС, в скором времени будут мало отличаться друг от друга и непременно сольются в большую коалицию. Все чаще звучит призыв о необходимости создания внепарламентской оппозиции. Софи совсем коротко остриглась (машинкой), влезла в голубые джинсы и борется за реформы высшей школы и против закостенелых общественных структур. Из США в Европу хлынула молодежь, протестующая против войны во Вьетнаме. Под давлением эпохи сюда забрасывает ряд разрозненных, враждующих между собой группировок, они варятся в одном бурном котле и через несколько лет снова распадаются на единичные кружки, похожие на секты. Берлинские активисты разрабатывают акцию против издательского дома «Шпрингер»[21] под девизом «'Шпринтер' – народу!» и выносят на всеобщее обсуждение тактику ее проведения. В связи с огромным расширением зоны влияния «Шпрингера» на конференции делегатов Социалистического союза студентов вузов выдвигается требование издать закон против монополизма в прессе. Позицию Союза другие студенческие
