Она долго проплакала, так и не поднявшись; обхватив живот, свернувшись в комок. Она смертельно боялась. За себя, за возлюбленного, такого несчастного, горемычного. Она боялась так, что не решалась открыть глаза – ей казалось, что вокруг висят искалеченные пытками багунов люди, и с немым укором смотрят на нее.

Её заперли в конюшне, в каком-то помещении, может быть в овине. В денниках тихо пофыркивали кони, переступая с ноги на ногу. Искру успокоило их присутствие и она, прислушиваясь к шорохам в конюшне, в конце концов, заснула.

Сон, приснившийся княжне в те предутренние часы, был сбивчивым, изменчивым. Но она запомнила его. Она видела Девятку. Он лежал в какой-то грязной тесной землянке, даже не в землянке, а в норе, на шкурах. Рядом, прямо на земляном полу, сидела старая взлохмаченная женщина, одетая в нечто, с трудом напоминающее одежду: лоскутки необработанной кожи, грубо сшитые еще зелеными стеблями. В руках женщина-дикарка держала подобие глиняной кружки, или неправильной формы чашу, и поила десятника остро пахнущим отваром из трав.

'Как хорошо. – Искра проснулась, почувствовав как солнечнее лучи коснулись ее закрытых глаз. – Как хорошо. Он жив. Он всё-таки спасся'.

Но Искра так и не открыла глаза, продолжая неподвижно лежать на холодном полу. Она по-прежнему опасалась увидеть… что? Кроме нее и лошадей здесь никого нет. Мучительно долго текли часы. Никто за ней не приходил, и она уже ждала, ждала, когда же решится ее участь.

Наконец она не выдержала и поднялась, смахивая прилипшие к платью зерна и солому. Прихрамывая, подошла к двери и приникла к щели в двери. Конюшенный двор был пуст.

Однако посередине стоял окровавленный пень, с воткнутым в него топором. Один вид этого пня вызвал у Искры новый прилив страха. Она попятилась и забилась в самый дальний и темный угол овина.

Пока княжна сидела, дрожа в ожидании своей участи, рисуя себе невероятные картины страданий, что предстоит выпасть на ее долю, во дворе раздались голоса.

Лют Кровопийца сидел на ступенях, ведущих во дворец, постукивая палкой-посохом по носку сапога, поеживаясь от пронзительного ветра, и, чуть склонив голову набок, смотрел на затянутое светло-серой пленкой небо, словно спрашивая у него, что ожидает нас дальше?

– Нет, ребята, – произнес он равнодушно. – Либо вы с нами, либо…

– Либо что? – раздраженно спросил Горыня. Его лицо пылало ярким румянцем. Княжич был, во- первых, немного пьян, во-вторых, жутко зол, и эти два обстоятельства разжигали в его душе небывалый огонь.

– Либо вы умрете, – пожав плечами, ответил Лют. – Умрете, ребятки, хоть, видят боги, вы мне нравитесь, особливо вон тот здоровяк, со шрамом, что скалит мне зубы за твоей спиной. И тот, молчун. Не из степняков, нет? А мне всегда хотелось посмотреть, какие они. Из нашего ль теста слеплены, а? Чё скажешь, молчун? Не хошь говорить, да? Ну ладно. А мы могли б… эээ… как там? Стакнуться чтоль?

– Освободите мою сестру, – потребовал Горыня, нервно содрогнувшись, что подпортило впечатление от его слов.

Лют покосился на него и хитро, по-старчески, усмехнулся.

– Этого, – протянул он, – не могём. Не могём, братишка, не могём. Никак. Уж больно-то Военег-батька осерчал на ее.

– За что?

Лют снова взглянул на Горыню.

– Да за шо? Знамо дело, за шо. За коварно умерщвленного братца яво, вот за шо. За шо ж еще-то?

– И что, вы хотите сказать, что она…

– Подговорила любовничка сваво убить Бориса, точно, – спокойно закончил за него Лют. – Это ж очевидно. Сам-то Мечеслав разве мог? Да он, как мои други балакают, и двух слов связать не могет. Хе-хе. Подговорила девка его, и баста. Девка-то мудра, шо сам Военег. Дескать, пусти Борьке-то кровь. Военег-то, только того и ждет. Он-де тебе только спасибо скажет. Во-во.

– Бред.

– Подбирай слова, добр молодец. Зелен еще, чтоб старику-то грубить. Во-во. А, братцы?

Гриди Люта заулыбались, самодовольно закивали головами, с презрением поглядывая на побледневшего венежского княжича.

– Зелен? – начал он, но тут его оборвал Злоба.

– Князь, – пробасил он, – отойдем, поговорим?

– Ну чего тебе? – набросился на него Горыня, после того, как десятник, довольно грубо, отвел его в сторону.

– Не кипятись, командир, – сказал Злоба. – Грубостью ты ничего не выгадаешь. Проиграна схватка эта. Ничего уж не пописешь.

– Попишешь, – хладнокровно поправил Черный Зуб.

– Попишешь. Хитростью надо. Мечеслав главу свою по глупости, аль еще почему, на плаху уж положил. Казнит его Военег, да и верно это – разве можно простить убийцу брата? По безумству он, иль как, но бугунам этого не объяснишь. Видал, как глаза их горят? Так что плюнем на него, бедолагу, и будем выручать Искорку. Но, княже, хитростью. Давай к самому, что с этим холопом разговаривать.

– Так в том и дело, что он меня не пускает, этот холоп. Военег-царь, видите ли, никого не желает слушать!

– Я могу поговорить с Буяной, – неожиданно предложил Черный Зуб. – Она вхожа к Добронеге, а Искра с Добронегой, насколько я знаю, дружила.

– Что на баб надеяться! – взорвался Горыня. – Вы тут умничаете, а сестра, может быть, висит где- нибудь, в той же башне, на цепях, а эти грязные ублюдки лапают ее, а то чего и похуже! Пусти меня, Злоба, я решаю, как быть.

– Нет, нет! – Злоба схватил княжича за руку. – Видишь, как смотрят они? Эти ребята шутить не любят. Попали мы в переделку, это уж точно. И надобно бы нам выбираться из нее по уму, а не по горячке. Да и ты княже, ты маленько поддал, и не вовремя. Зная тебя, скажу, как на духу – накличешь беду ты на свою голову. Не дури! Не можем же мы и тебя выручать.

– Отойди, говорю, – прорычал Горыня. Черный Зуб, внимательно посмотрев на княжича, положил руку на плечо Злобе.

– Пусть идет. Теперь уже ничего не изменишь.

– Но… – растеряно проговорил великан.

– Он выбрал свою судьбу.

И Горыня, оттолкнув гиганта, решительно направился к Люту.

– Эй, эй! – закричал старый кун, завидев приближающего к нему княжича. – Ты чего это? Ну-ка не дури! Ох, ребятки, приготовьтесь-ка. А то…

Горыня вынул меч. Вслед ему полетел перепуганный возглас Злобы:

– Эй! Да ты что, княже! Оставь…

Преградивший путь венежскому князю рыжий парень в обшитом металлическими пластинами кафтане хотел было что-то произнести, для чего уже разинул рот, но выдал лишь сдавленный хрип. Горыня вонзил ему в живот меч по самую рукоять. Словно вещь смахнул его с пути, и тот упал, звонко ударившись рыжей головой о брусчатку. Лют, явно испуганный, поднялся и попятился назад, к закрытым дверям. Гриди, никак не ожидавшие такого поворота событий, растерялись и ошалело воззрились на метнувшегося, с мечом наперевес, к старому куну венежанина. Злоба, с криком: 'Не надо!', дернулся вперед, но почувствовав укол копья в бок, остановился. С двух сторон его, а также Зуба, окружило несколько, весьма мрачного вида, разбойников. Тем временем, Горыня уже занес меч, намереваясь разрубить им Кровопийцу, но в этот момент ему в бедро воткнулась стрела, потом вторая – в плечо. Горыня вскрикнул, выронил меч, и мигом пришедший в себя Лют пнул княжича в живот, проворно забежал ему за спину и приставил к горлу кинжал.

– Ну что, собачий сын, – прошипел Лют, схватив Горыню за волосы и повернув лицо к себе. – Думал

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату