– Не соглашусь, – возразил Доброгост, – не соглашусь! Распад ее начался задолго до него. Уж лет триста, как северские княжества обрели независимость. А южане – Двахирь, например, и того раньше. Так что крах империи был всего-навсего вопросом времени. И благодаренье богу, что Карл уничтожил наконец, это чудище.
– Империя-то умерла, но детище ее нет, – грустно произнес Девятко. – Я говорю о церкви триединой. И Пронта – нынешняя столица Треары – как раз есть центр триединства. Оттуда идет эта зараза, столько крови выпившая когда-то.
– Ну, это было давно, – сказал Доброгост. – Может зря вы это. Воиград-то, тоже в триединстве.
– Скажи-ка мне, ты, ученый человек, знаешь, откуда я родом? – спросил Девятко, воззрившись на писаря своими обманчиво улыбающимися, прищуренными глазами.
– Знаю. Из Дубича вроде как.
– Сколько лет прошло, – призадумавшись, сказал десятник, – уж никто не знает. Триста? Четыреста? Када Всеслав-то жил?
– Больше, больше бери, уважаемый, – подсказал Сивояр.
– Вот – больше, – медленно произнес Девятко. – Но память о жестокости этих… как их? Дай бог память… Молний Девы – вот как их кличут в сказаниях, то были особые воины тремахов, церковники, мать их. Их жестокость холодит нашу кровь до сих пор. До сих пор, приятель. Мне один летописец сказывал, что у князя в архивах хранятся сотни свитков, живописующих зверства извергов. Он утверждал, что спать не мог ночами – такая жуть. Вот вам и триединство. Вот вам и зря.
Черный Зуб, всё время молча улыбавшийся, начал дремать. Порядком захмелевший Злоба заигрывал с Буяной, не обращавшей на него никакого внимания. Искра увлеклась разговором с Сивояром. Доброгоста с увлечением слушали последние оставшиеся дружинники; все остальные уже улеглись. Девятко продолжал подмечать неточности за писарем и легонько подтрунивал его. Разговор у них зашёл о Безлюдье, земле на крайнем севере. Доброгост поведал о драконах, обитающих там: они дышали огнём, говорили на человечьем языке и похищали девиц. Девятко, разумеется, с ним не согласился: пламени во рту у них нет, разговаривать они не умеют, девиц похищают точно так же, как и всю другую живность, для того чтобы съесть. И вообще, они всего лишь такие же ящерицы, подобно степным, только большие и с крыльями – ничего особенного. Последнее замечание окончательно вывело из себя доброго писаря. Он в сердцах сплюнул, выпил, умолк, а потом и вовсе ушёл.
С его уходом все стихли, разговор как-то не заладился. В конце концов, уже глубокой ночью стол почти опустел. Чёрный Зуб уснул прямо за ним; Злоба, пошатываясь, отправился спать в конюшню. Искра и Буяна ушли в хозяйскую избу. А под дубом, в полной темноте, остались только Сивояр и Девятко. Они о чём-то увлеченно беседовали приглушёнными голосами…
Искре не спалось. Она лежала одна в небольшой комнате, смотрела в потолок и думала о предстоящей свадьбе.
'Каков он, интересно? Красив, или нет? Да ну, скорее всего, дурак какой-нибудь. От моего бати хорошего ждать не приходится…'
Девушка откинула одеяло и села на край кровати.
' Вот бы узнать, что там с Младой? Жива ли?'
Искра встала, приподняла сорочку и босиком прошлась по пустой комнате. Сырые щербатые доски приятно холодили ноги. В комнате, кроме кровати и резного, пахнувшего древесной смолой сундука в углу, ничего не было. В большое окно светила луна, висевшая над чёрными пиками сосен.
'Жива ли она? – думала она, и тут будто кто-то шепнул ей на ушко, будто ветер, бившийся в запертое окно, вдруг обрел голос на одно, еле уловимое мгновение: –
Она вздрогнула от неожиданности, оглянулась с опаской, но быстро опомнилась и подошла к окну. Раскрыв створки, девушка облокотилась на подоконник. В комнату, вместе с шумом дремлющего леса ворвалась ночная прохлада, слегка всколыхнув её буйные кудри. Княжна вдохнула полной грудью.
' Мертва… – снова мелькнула эта мысль. – Нет, не верю. Не поверю, ни за что'.
По двору, ссутулившись сильнее обычного, криво проковылял Сивояр. Ведун подошел к дубу, прикоснулся к нему обоими руками. Постоял так с минуту – похоже, молился. Потом повернулся и как-то странно посмотрел на Искру, чем застал её врасплох. Девушка отшатнулась, но всё же успела заметить, как старик вынул из-под рубахи медальон на серебряной цепочке. Медальон блеснул ярким изумрудным светом. Искра на миг зажмурилась, а когда открыла глаза, с изумлением увидела, как на том месте, где только что стоял Сивояр, вспыхнул светящийся, фосфоресцирующий зеленый туман, окутавший фигуру старика.
Потом из него вылетела сова, и тяжело взмахнув крыльями, вспорхнула ввысь.
В небе, прямо на фоне луны, сова закружила, будто кого-то ожидая. И точно, вскоре к ней присоединилась ещё одна птица. Вместе они, покружившись в небе, улетели в сторону юга.
Искру поразила внезапная догадка. Дрожа от волнения, девушка легла, и долго ещё не могла заснуть…
Наступило новое, туманное утро. Весь отряд был на ногах. Горыня, опухший и бледный, вывалился из избы, где провёл ночь; спотыкаясь, подошёл к кадке с водой, стоявшей во дворе, и окунул туда голову.
– Где это мы? – спросил он сиплым голосом, встряхивая головой.
– У одного хорошего человека в гостях, – ответил ему кто-то из дружины.
– Как ваше здоровье? – иронично поинтересовался рослый дружинник по имени Чурбак – жизнерадостный парень с открытым лицом и шапкой жестких волос похожих на солому.
– Могло быть и лучше, – проворчал Горыня. – Здесь здоровье поправить можно, или как?
– Пьяница, – раздраженно бросила появившаяся на крыльце Искра.
Сестра с невыразимым презрением смотрела на родного брата. Светозар был такой же. Он утонул в реке, три года назад, спьяну решив посостязаться с дружками в умении плавать. Горыня, бравший пример со старшего брата и вообще очень любивший его, стал демонстративно оплакивать его кончину. И продолжал оплакивать до сих пор. Искру уже тошнило от этого.
'Я знаю, как это происходит, – подумала она в тот момент. – Они напиваются в корчме, и начинают плакаться друг другу. Скупые мужские слезы. Тяжелые мозолистые ладони похлопывают тебя по плечу. Бороды забрызганы дешевым пивом и от них воняет потом и мочой. Но им кажется, что вот она – настоящая жизнь. Я потерял брата, – говорят они. – Я брата потерял! Он был мне как отец. Помянем… Как же меня воротит от этого…'
Горыня грустными глазами глядел на сестру.
– Да иди ты… – тихо и немного печально пробормотал он.
– Там, в трех-четырёх верстах отсюда, – говорил Сивояр, – после последней стрелы, в землях дупляков, неспокойно стало. Какой-то тёмный люд тревожит путников. Сам не видел, не знаю, но поговаривают, что чёрные они и жутко злые. Убивают всех и уносят в леса. Потому-то наверх никто в последние года два и не ходит. Вы первые. Будьте начеку. Да защитит вас лес! Бывайте.
И отряд, поблагодарив на прощанье гостеприимного хозяина, продолжил свой путь.
– Скажи, Доброгост, – спрашивала Искра, – долго ли ехать до этого… как его там? Воиграда?
– Да дней пять. Может шесть.
– А какие они, эти северяне? И почему их не любят?
– Ох, княжна… – задумался старый писарь – Что ж тебе сказать-то… Они, конечно же, отличаются от нас. Живут всё больше в белокаменных хоромах. Все культурные такие, манерные… ну, и вера у них такая… немного странная. Наверное, поэтому их и не любят. Но ты не бойся, Искра, думается мне, что народ они хороший… не обижут.
Тут Искра заметила приближавшегося к ним Девятко.
'Опять хочет поумничать, – подумала она. – Ну его…'
И девушка, бросив Доброгоста на полуслове, попридержала коня и присоединилась к Буяне, около которой поскакивал нахохлившийся Злоба. Этот маневр не укрылся от Девятки. Он хитро улыбнулся, подмигнул княжне, но к ней не подъехал.
После последней ночи, Искра стала побаиваться своего любимого 'дядьку'. Странно ведь, откуда он столько знает? И о чём он шептался с этим Сивояром?
