за рекой. Он не даст Барху ничего, он убьет его, а вместе с ним и нас.
– Это судьба.
– Да ты что, смеешься?! – Тумур вскинул руки и хлопнул себя по коленям. – Надо найти выход!
– Присягнем Мергену. – Ашант взглянул на собеседника. Его глаза по-прежнему излучали спокойствие.
– Нет.
– Тогда пойдем завтра утром к Урдусу и все обсудим.
– Мудрые слова, друг. Так и сделаем.
Стоянка Урдуса находилась немного в стороне от основного лагеря. Несколько хмурых всадников с копьями охраняли два десятка повозок, составляющих круг, в центре коего находилась юрта хозяина.
Урдус был худым жилистым мужчиной, средних лет, с пухлыми, вывернутыми вперед губами, и вопросительным выражением вытянутого дряблого лица, из-за чего он производил впечатление глуповатого человека. Он лично разлил чай в пиалы из закопченного медного котелка и роздал их гостям, рассевшимся у него в юрте, на сплетенном из ивы коврике, – Тумуру, Берюку и Ашанту.
– Вы правильно сделали, что пришли ко мне. – Урдус говорил быстро и невнятно, так что гостям приходилось все время прислушиваться. – Не все так плохо, как кажется.
– Не вижу ничего хорошего в нашем положении, – буркнул Тумур, искоса поглядывая на Урдуса.
Узкие деревянные двустворчатые двери открылись, и в юрту вошла молодая женщина, неся поднос с выпечкой. Она поставила его на коврик и молча ушла.
– Кушайте, гости дорогие! – сказал хозяин. – Баурсаки моей младшей дочери Сони чудо как хороши!
– Благодарю, – сказал Тумур, попробовав один. – Давайте ближе к делу.
– Да, да! – Урдус отпил из чашки и поморщился. – Горячий… Так, во-первых, у меня десять тысяч конников, а у вас сколько?
– Сколько-сколько? – переспросил Тумур.
– Он сказал десять тысяч, – объяснил за него Берюк.
Тумур фыркнул.
– Не преувеличивай, дорогой. У тебя никак не больше тысячи.
– Ладно, тысяча, – со вздохом подтвердил Урдус.
– У меня, верных мне… тысячи… две, может больше, – призадумавшись, сказал Тумур. – Но я не могу быть в них окончательно уверенным, может Мерген уже переманил их на свою сторону?
– Не говори так, Тумур-гай, – сказал Берюк. – Они верные люди.
– Значит, верные? – с надеждой поинтересовался Урдус.
– Вернее не бывает, – произнес Берюк, жадно поглощая баурсаки и вытирая руки об свой синий халат.
– Ну вот! – Урдус вскинул руки и довольно хлопнул в ладоши. – Уже кое-что!
– Это капля в море, – произнес Ашант.
– Соглашусь с тобой, уважаемый, – кивнул Урдус. – Но вы забыли о старейшинах. Скажите мне, что они?
– Мой отец, Миху, – отвечал ему Тумур, – в бешенстве. Он каждый день упрекает меня в бездействии.
– И остальные тоже не в восторге, уж поверьте мне! – с жаром воскликнул Урдус. – Этот говнюк Мерген натворил дел! Он наплевал все обычаи! Он обещал курултай в пятидесятый день после смерти, а до него осталось всего ничего! Тридцать дней прошло! Послушайте меня внимательно. Соберем сейчас же аксакалов и обсудим. Если мы все будем правильно говорить завтра вечером на Белесе, можем ещё склонить чашу весов в нашу сторону!
– Если бы Барх хоть что-нибудь делал, кроме кусания своих собственных ногтей! – проворчал Берюк.
– Сам себе удивляюсь, – сказал Урдус после небольшой паузы, – зачем я поддерживаю этого молодого человека? Видят духи, он недостоин быть великим ханом. Но лучше он, чем собака Мерген.
– Да, выбора нет, – горестно покачав головой, проговорил Тумур. – Говорят, Шайтан поклялся меня убить.
– Не тебя одного, – сказал Берюк. – Но я убью его, клянусь, каким бы хорошим бойцом он ни был. А если не я, то Ашант. Против Ашанта в бою, – тут Берюк похлопал воина по плечу, – никто не устоит, уж я-то знаю!
– Помню, помню, Берюк-гай! – засмеялся Урдус. – Крепко же тебе тогда досталось!
– Но я все-таки сломал ему нос! Я единственный, кто сумел оставить отметку на его лице!
– Хорошо, – неожиданно посерьезнев, сказал Урдус. – Ашант-гай отличный и непобедимый воин, но его умение завтра нам вряд ли поможет. Не будем терять время, уважаемые.
Спустя полчаса все четверо, сопровождаемые тремя воинами Урдуса, покинули стоянку и направились к юрте Тумура. По пути им пришлось проезжать мимо стоянки Талгата – наиболее яростного сторонника Мергена. Семеро всадников маневрировали между беспорядочно расставленными повозками и растущими кучами мусора, петляя, изворачиваясь, перескакивая и обходя все препятствия. Они чувствовали на себе злые взгляды, бросаемые на них людьми клана Талгата, но не обращали на это внимания.
Внезапно дорогу им преградил мужчина, низкий ростом, нагой по пояс, мускулистый, плечистый. На лице, с широкими скулами и плоским носом, недоброжелательно глядел единственный, глубоко посаженный глаз с жутковатым черным зрачком. Другой глаз отсутствовал – на его месте красовалась ужасающая огромная дыра; почерневшая и засохшая кожа со множеством мелких, узловатых морщин покрывала края глазного яблока. В руках этот странный человек держал кинжал.
Одноглазый оскалился, показав ряд кривых, гнилых зубов, вскинул руку с кинжалом и обвел ею всю семерку, после чего поднёс оружие к собственному горлу и провел по ней острием. Выступила кровь.
– Вы умрете! – прорычал он и оглушительно захохотал.
Тумур вынул меч.
– Уйди с дороги, пес! – потребовал он.
На шум вышел другой человек и это был Шайтан – невероятно высокий (более чем на голову выше Тумура), очень сильный – кожаный жакет, накинутый на голое тело, прямо таки лопался в плечах, а шея была толще его же головы. Свирепое лицо будто изваяно из камня, на щеках, с обеих сторон, имелись глубокие зарубцевавшиеся полосы, создававшие впечатление шрамов от когтей зверя. На поясе великана висел меч – длинный и прямой.
Шайтан положил руку на плечо Одноглазого.
– Уйди, – грубо сказал он и бесцеремонно оттолкнул его.
От этого толчка Одноглазый чуть не упал, но удержался на ногах и отошел подальше, по прежнему прожигая Тумура со спутниками яростным взглядом.
Шайтан снял меч, воткнул его перед собой в землю и сложил ладони на навершии эфеса. Окинул всех долгим, изучающим взглядом.
Потянулись томительные минуты. Урдус часто заморгал и его толстые губы задрожали. Ашант даже позавидовал ему, сам он ничего, кроме раздражения, не чувствовал.
Наконец Шайтан спокойно взял меч, сошел с дороги, и указал оружием вперед:
– Прошу вас, – сказал он. – Не держите зла на Хаваша, он безумен.
Двор Тумура был обнесен изгородью, на которой висели овчинные тулупы, седла, остроконечные шапки с меховой оторочкой и прочая разность. В углу двора стояла повозка без верха, на одной из дуг болталась связка сушеных рыб; два пса, бегая вдоль изгороди, сердито поглядывали на собравшихся тут людей и тявкали, прячась под телегой.
Старейшины собрались в беседке, изготовленной в юности Тумуром, – четырехскатная крыша опиралась на брусья, изукрашенные корявой мальчишеской резьбой, под ней находились лавки.
