– Нет, такого у меня не было. Стариков вообще почти не было. Я стариков уважаю. У них есть понятие о ценностях жизни. Можете быть спокойны, Роок сюда не заглядывал.
– Спасибо вам, – вскричал Хаук и с жаром пожал карлику руку. – Вы дали мне надежду!
– Да, что там, – смущенно произнес карлик. – Не за что.
Чен, сидя на заборе, сосредоточенно ковырялся в ухе, и не сразу заметил Хаука.
– О! – воскликнул он. – Всё? А где друг? Не нашел, да? Рад?
– Не могу сказать этого с уверенностью, – озабоченно проговорил Хаук. – Где теперь его искать?
– А карл что сказал?
– Кто? А этот… говорит, что такого нет, и не было.
– А о ком хоть речь? Кого ищешь?
– Своего родного дядю. Его зовут Роок.
– Роок, Роок… – протянул мальчик. – Что-то… нет, не знаю.
– Может все-таки видел? – с надеждой спросил Хаук. – Лысая, яйцевидная голова, розоватый цвет лица, уши такие… ммм… обвислые, что-ли? Даже не знаю, как правильно сказать…
– Хм. – Мальчик глубокомысленно нахмурил брови. – Безбородый?
– Да, да! – встрепенулся Хаук.
– И безусый? Старый? Где-то в Казармах я замечал кого-то похожего. Так. Покатили к Огрызку, он точно скажет, живет ли там такой, или нет.
В общем, рискованный поход в самую бедную и дурную область Вередора Хаук предпринял напрасно, ибо Казармы – район каменных, двух– и трехэтажных домов, где раньше дислоцировались имперские легионы, а до них – псармары марнов, находился совсем рядом с той улицей, куда изначально попал наш главный герой. Казармы, конечно же, не 'Лес', но тоже довольно таки мрачное место. Главное, чем прославились Казармы – это наличие просто огромного количества питейных заведений самого низкого качества, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Чен деловито шагал по улицам Казарм, заглядывал в темные переулки, смотрел по сторонам, видимо, разыскивая вышеупомянутого Огрызка. Все это мальчик проделывал настолько шустро, что Хаук еле поспевал за ним.
Спустя час они, наконец, нашли Огрызка. Им оказался долговязый парень с неприятной ухмылкой на прыщавом лице. 'Убийца', – вот первая мысль, посетившая Хаука, после того, как он его увидел. Чен переговорил с ним наедине, при этом долговязый схватил мальчика за локоть, и что-то угорающее прошипел ему в лицо.
Огрызок ушел и Чен вернулся печальный.
– Я понял, – спокойно сказал Хаук. – Сколько ты ему пообещал?
– Золотой, – удрученно ответил пацан.
– Ну и что ты расстраиваешься? Ведь у тебя еще есть два с половиной. Надеюсь, ты их спрячешь как следует.
Услышав это, Чен заметно приободрился.
– Ну, накинь еще серебряный до ровного счета, – улыбаясь, попросил мальчик.
– Чен, – произнес Хаук, сев перед ним на корточки и взглянув в его глаза. – Приходи ко мне в квартал Кеидра, к 'ищущим'. Знаешь где это?
– Я так и думал, что ты из этих, – сказал мальчик. – Неспроста ты заливал тут про бога. Теперь я вспомнил, кто это. Бог это такой колдун, очень сильный. Верно?
– Бог не колдун… ладно, пусть будет колдун. Ну, придешь? Поешь вволю. А может и останешься…
– Чтоб вы мне мозги промывали? Нет уж, два с половиной и до свиданья. Пошли, я покажу тебе, где твой дядька обитает.
'Дом Плача' – так называлось здание, перед которым, в конечном итоге, очутились Хаук и его провожатый. Почему так именовалось это дряхлое, и, притом, довольно таки большое жилище, слепленное из бросового кирпича и глины, история умалчивает. Один из оборванцев, встретившийся им на пути сюда, в это унылое место, окруженное замусоренной чахлой рощицей и руинами каких-то построек, сказал, что там обитают самые что ни на есть горькие пьянчуги, чем просто убил Хаука.
Окончательно утратив всяческие иллюзии насчет своего любимого дяди, Хаук вошел внутрь и оказался в узком темном коридоре. Он нерешительно шагнул вперед, и сразу же наткнулся на что-то теплое и мягкое, испустившее в ответ злобное рычание. Хаук шарахнулся в сторону и чуть не упал, так как и там было препятствие, высотой по пояс, – судя по всему, ворох тряпья. Рычание повторилось и Хаук замер, ожидая неминуемого броска затаившейся во мраке собаки, однако этого не случилось. Послышалась возня, потом зажглась лучина, и Хаук с удивлением обнаружил, что собака вовсе не собака, а лежащий на полу человек, изрядно пьяный и рычащий потому, что по-другому не мог. Он поднял лучину, глянул на пришельца, еще раз рыкнул, приподнялся, отдал гостю лучину, рыкнул подружелюбнее, отвернулся к стене и захрапел.
Завладев столь необходимым предметом, Хаук осмотрел коридор. Он был под завязку завален старыми обносками, посудой и всяческим никому не нужным хламом. Полчища тараканов разбегались во все стороны, как только их касался слабый, трепещущий отблеск лучины. Хаук с осторожностью двинулся вперед по этой 'дороге страданий', как он назвал про себя данное помещение, и, в конце концов, подошел к трухлявой холщовой ширме, за которой горел свет и слышались чьи-то голоса, после чего лучина погасла.
– Можно? – спросил он, приподняв ширму.
– Заходи, етит твою мать! – услышал он в ответ.
В комнате с высоким потолком и голыми стенами, обнажавшими грубую кирпичную кладку, сидело за круглым деревянным столом трое. Первый из них – одноногий узколобый мужик в одних трусах, с волосатой грудью и тупой физиономией дебила. Рядом, прислоненный к столу, находился костыль. Второй являлась взлохмаченная женщина, что называется, порядочно накинутая, в поношенном ажурном платье с глубочайшим декольте, из которого буквально вываливались наружу обвислые груди. Третьим являлся маленький тщедушный человечек, производящий впечатление умного и начитанного парня.
Вся троица пировала – на столе находились литровые снухийские бутылки с ромом и черствый хлеб в качестве закуски. По нему, как и следовало ожидать, бегали прусаки и жирные мухи. Справа, в шаге от стола, стояла койка, на ней кто-то лежал, скрытый под грудой вонючих одеял.
Внимание Хаука сразу же привлек тщедушный. Согнувшись в три погибели и закрыв глаза, он говорил странные слова:
– Да, несомненно, твердо и несомненно – это важное утверждение. Но тут встает вопрос: возможно ли именно так, а если иначе, то вероятность предыдущего, уже особо рассмотренного нами момента, не исчезает ли она? И новое затруднение: существует ли, хоть сколько-нибудь видимая, и, следовательно, осязаемая и одушевленная, но не статичная, а колебательная, я бы даже сказал, периодически колеблемая допустимость возвращения в первый, уже особо оговоренный и пристально рассмотренный нами момент? Действительно, проблема, поднимаемая…
– Закрой пасть, мозгляк! – рявкнул одноногий и стукнул кулаком по столу. – Проходи, садись, Михай, выпей…
Хаук опешил, но собравшись с духом, прошел и сел на предложенный стул.
– Ну? Рассказывай, пенёк!
– Извините, – кашлянув, сказал Хаук, – но я не Михай…
– А кто же? – удивился одноногий.
– У него все Михаи, – произнесла женщина и рыгнула. – Все, кроме меня. Я – Маруся, а на самом деле Катрина.
– Ты Михай, иль нет? – продолжал допытывать одноногий. – Михай! Головой чтоль стукнулся?
– Если бы, предположим, – как во сне бормотал тщедушный. – И предположим осторожно, двигаясь ощупом и мысленным пытанием, что предыдущий, колеблемый с периодичностью случайности момент, выбьется из заданного – только кем? – пути…
– Пей давай, не парь мозга! – приказал одноногий, и, вытерев грязным пальцем кружку, налил туда
